Я спокойно выбрался в более людную часть города. Хотя людной ее
назвать было трудно. Редкие встречные и поперечные торопились по
домам. До комендантского часа оставалось немного времени. Я
тормознул «лихача», возможно того же самого и благополучно доехал
до княжеских палат.
В прихожей меня встретила Глаша. Из гостиной и столовой
доносились возбужденные голоса. Плыл табачный дым. Звякали бокалы.
Похоже, вечеринка была в самом разгаре. Я скинул штиблеты, на
подошвах которых было по килограмму грязи. Прошел в ванную. Благо,
Захар, наш истопник, раскочегарил водогрейную колонку. Так что
проблемы с тем, чтобы помыться не возникло. Горничная подала мне
все чистое. Приведя себя в порядок, я вышел к гостям. За изрядно
разоренным столом, сидела обычная компашка. Князь Сухомлинский,
граф Суворов, литератор Обнорский, поручик Серебряков, который
кивком со мною поздоровался, словно мы сегодня не виделись.
Глаша принесла мне чистые тарелки и столовые приборы. Положила
гусятины, пододвинула блюдо с заливной рыбой и еще какие-то
тарелочки и блюдца со снедью. Обнорский налил мне водки и мы с ним
выпили. Этот бумагомарака приехал в Плескау аж из Лиможа, дабы
рассказывать читателям белоэмигрантских газетенок о том, какое
счастье принесла «Великая Германия на освобожденные от
большевистского ига территории многострадальной России...». Судя по
тому, что сей щелкопер был беспробудно пьян, виселицы и расклеенные
по городу приказы комендатуры, за нарушение которых жителям
полагалась только одно наказание — смертная казнь, его не
вдохновляли на творчество.
— Нет, господа, вы только послушайте, что пишет этот чухонский
листок «Хельсингин саномат»! — воскликнул потомок великого русского
полководца, разворачивая финскую газету: «...большинство русских
военнопленных являются юношами в возрасте от четырнадцати до
семнадцати лет или же стариками от шестидесяти до семидесяти
лет...».
Присутствующие тут же заспорили, можно ли этому верить. Я
смолчал, делая вид, что увлечен исключительно набиванием желудка,
тем более, что действительно проголодался. У князя были тесные
связи с немецкой интендантской службой, ведавшей продовольственным
снабжением вермахта, поэтому к нему охотно заглядывали не только
понаехавшие белоэмигранты, но и высокопоставленные немецкие
офицеры. Последним обстоятельством я беззастенчиво пользовался.
Подвыпившие немчики порой бывали излишне болтливы. Однако
наибольшие надежды я возлагал на фройляйн Кранц.