Убираясь в маленькой квартирке с низким потолком, из-за чего она так плохо освещалась естественным светом, Вера пыталась хотя бы на несколько минут отвлечься от гнетущих мыслей, но зачастую такие дела лишь углубляли ее самокопание и, как следствие, самобичевание.
– Сама виновата, – кряхтела она, яростно натирая тряпкой пол, – бесхребетная, мягкотелая, хлипкая, рваная, как эта тряпка и такая же…
Каждый раз она балансировала на слабо натянутом тросе. Вот, сейчас подует какой-нибудь ветерок или стоит ей колыхнуться, как она сорвется.
Можно, стиснув зубы, тащить за собой скопившееся за день или два эмоциональное напряжение, но стоит споткнуться всего лишь об один маленький камешек…
Надрыв.
Что и случилось, когда Вера, нарезая капусту для борща, порезала палец.
Она ни пискнула, ни выругалась, словом, ни звука не издала.
Будто завороженная, она подняла указательный палец и принялась наблюдать за ленивой струйкой темно-алой крови. Когда она уже скатилась к ладони, Веру затрясло, горло сдавило, и она застонала, даже заскулила, как собака, на хвост которой наступили каблуком. Не управляя собой, она схватила нож и, закрыв глаза, приложила тыльную сторону лезвия к запястью.
Вот так, с этим порезом, треснуло терпение женщины.
И она почувствовала, как мириады его осколков вонзились в каждую клеточку ее существа.
Она медленно втянула носом воздух, а потом закричала, и сделала это нарочно, чтобы заглушить боль, которую собиралась причинить себе…
Но она не успела. Бросив нож в раковину ее заставил стук входной двери. Тут же на кухне появилась Катя.
– Ты чего тут делаешь? – Спросила она, смотря на мать, как на умалишенную.
– Что? – Переспросила Вера, тяжело дыша. – Готовлю, не видишь?
Катя окинула ее взглядом с головы до ног. Лицо матери раскраснелось и вспотела, как будто она стояла над паром.
– Ты орала так, что аж в подъезде слышно было.
– Я? Орала?
– Да
– Я… я порезалась, – она мельком показала ее палец, который сжимала другой рукой, – больно… вот.
Катя покачала головой, закатила глаза и развернулась, чтобы уйти.
– Есть не будешь?
– Не буду.
– Ты умрешь с голоду!
Но ответа не поступило. Кажется, дочь скрылась в ванной комнате.
«Я молюсь. Никогда этого не делала и, надеюсь, не буду. Но сейчас я молюсь. И молюсь тебе, Мама. Мама, мне сложно. Я не такая сильная, как ты. Посмотри на меня. Знаю, ты меня видишь. Оттуда вообще все видно хорошо. Взгляни на мое удрученное, изможденное лицо. О нет, я не каменщик, я не шахтер. Я просто тщедушная, „дрожащая тварь“. Не справляюсь. Не выношу. Мне сложно смириться с тем, что моя жизнь пролетела, как маленькая мушка из окна. Так быстро. Так молниеносно. И взгляни. Через час мне сорок лет, а такое чувство, что я спала как минимум двадцать лет, и вот, проснулась – старая, не жившая ни дня. Не жила! Я не жила, мама! Я думала, что живу, когда Он был рядом, когда Катя только родилась, когда у нас была