— Уже три года. — Харм задумчиво разглядывает меня. — Очень часто появляется желание повеситься в этой гребаной пустой квартире или другими способами убить мысли. Но нельзя. У меня еще есть планы, которые нужно довести до конца.
Я больше не могу выдержать его взгляд: бездонный, гипнотический, потусторонний. Кажется, для себя единственное, что имеет смысл, я только что нашла...
Открытие пугает до одури.
Хватаюсь за вилку, молча разделываюсь со своей лапшой, и Харм неожиданно выдает:
— Давай накуримся?
Будучи студентом, Женька частенько приходил домой улыбчивым и загадочным, хотя от него за километр разило травой. Мама ругала его на чем свет стоит и требовала прекратить. Брат не прекращал. Зато под кайфом он давал мне поистине ценные, реально работающие советы, и я не разделяла маминой тревоги из-за его увлечения. До тех пор пока однажды, на отдыхе в загородном отеле, не стала свидетелем героинового передоза у одного из знакомых. Он вместе со всеми поздравлял именинника, шутил и выкрикивал тосты, а спустя полчаса лежал на полу в номере — без признаков жизни и с пеной у рта. Тогда скорая успела вовремя, несчастного откачали, а я поклялась, что никогда не стану даже пробовать.
Но сейчас, под изучающим, берущим на слабо взглядом Харма, вдруг соглашаюсь. Бунт так бунт. Завтра все вернется на круги своя, и я заставлю себя забыть про эту авантюру.
Через длинную прихожую Харм ведет меня в недра квартиры, сворачивает во вторую комнату слева и включает настенный светильник.
В комнате полный разгром: вещи торчат из резного черного шкафа, висят на старых венских стульях, горой свалены на огромном бархатном кресле. Клавиатура погребена под смятыми фантиками, алюминиевыми банками и пачками от сигарет. Кровать кое-как застелена коричневым клетчатым пледом, к стене прислонены электрогитары, а над ними нависают полки с потрепанными корешками многотомных изданий и угрюмые, написанные маслом пейзажи в массивных, потемневших от времени рамах.
Харм достает из кармана небольшой белый сверток, щелкает зажигалкой и передает мне. Я сажусь на кровать, проваливаюсь на пружинах почти до пола и растерянно гляжу на завихрения дыма и свои тонкие пальцы. Харм валится рядом.
Страшно преступать когда-то данную клятву, но я не хочу, чтобы он считал меня напыщенной стервой. И ощущение отпечатков собственных грязных рук на чем-то чистом больше не перенесу.