Срывая глотку, Свят орет непристойности и смеется — весело и искренне, и этот звук прекраснее всего на свете.
Колеса с грохотом врезаются в бетонную стену, тележка накреняется и едва не опрокидывается, я взвизгиваю, но Свят останавливает падение, обнимает меня и прижимает к груди.
В ней громко и гулко бьется сердце.
Я бы очень хотела, чтобы оно действительно любило меня...
***
Автобус, пыхтя и отравляя воздух удушливыми выхлопами, скрывается за поворотом, рев мотора стихает, и над коттеджным поселком воцаряется благословенный покой.
За остановкой ровной серой лентой пролегает асфальтная дорожка, а по ее обочинам — уютные чистенькие дворы, отороченные подстриженными кустами, беленые заборчики и отцветающие клумбы.
Свят сопровождает меня до ворот и больше не проделывает фокуса с исчезновением.
Еще теплая буханка в моей руке пахнет дымом и домом: чем-то тревожным, безотчетно пугающим оттого, что часто мне приходилось питаться только заплесневелыми корками, но также родным и знакомым, потому что даже в дни самой страшной нужды мама пекла в старой духовке чудесный хлеб.
Я кусаю ароматный хрустящий уголок, старательно жую, отламываю противоположный и протягиваю Святу. Он тут же отправляет его в рот.
Фонари и звезды освещают наш путь, Свят отлично ориентируется в этой сказочной местности, и я расслабляюсь: с ним — хоть на край света...
Тянет на лирику, а окрыленная душа рвется к небесам.
Если парень признался в своей симпатии, сделать то же готова и я.
— Знаешь, Святослав. — Его волшебное имя я произношу с придыханием и густо краснею. — Раньше мне казалось, что мальчики, которые у меня были, нравились мне. Ты должен знать: они были... Но мама твердила, что все они — пустоголовые, а отчим внушал, что любимый человек должен быть единственным.
— Лол, когда ты успела? — перебивает Свят с горечью в голосе, и мой непонятый порыв гаснет.
— Ну, мне восемнадцать. Я в школу с девяти лет пошла. Так вот. Я думаю... — Прочищаю горло и сжимаю кулак. — Нет, я уверена: тот самый, единственный парень для меня — это ты. Ты мне тоже нравишься, Свят. Сильно. Ты... очень красивый! — Я вкладываю в эти слова всю свою печаль, тоску, нежность и боль, но он лишь раздраженно пожимает плечами.
— Если для тебя так важна внешка, то... зря. Она ничего не значит. Я могу оказаться тем еще уродом. Или... к примеру... моя мать очень красивая, но счастья ей это обстоятельство не принесло. Хотя ты все равно не поймешь. Ты и папашу-мудака боготворила бы...