Руслан и Мирон – разные, полярно противоположные, но вспоминала я обоих все эти годы. Вот только выбор я должна сделать, а значит – Мирон.
— Любишь его? – снова вопрос.
Но эти допросы начали утомлять.
— А ты Марину любишь?
— Нет, – просто ответил Рус. — Ну а ты Мирона?
— Люблю.
— А…
— Я забыла сказать про видеорегистраторы, – я прервала смущающий меня разговор. — Про камеры сказала, а про видеорегистраторы на машинах – нет. Может, на них что-то важное записано… нужно вернуться.
— Я сказал, – над ухом раздался голос Мирона, он положил мне руки на плечи, и обратился к Русу: — Марина просила тебя вернуться – волнуется. Иди.
Рус не стал спорить, бросил на меня взгляд, полный насмешки, и ушел.
А мы остались.
— Ну, что там?
— Запретили покидать город. Всем нам.
— Я думала, что вопросов будет больше, что нам настоящие допросы устроят.
— Сейчас первичный опрос, – Мирон достал сигарету, и закурил, выдыхая ароматный дым. — Параллельно осмотр места преступления, тела, сбор улик. Обычно даже время тратить не нужно на допросы – хватает улик, оставляемых преступником. Не бойся, найдут.
Хоть бы…
… вот только, кто это мог быть? Карим и Ильяс? Они – те еще безалаберные дураки и весельчаки, но не убийцы ведь. Однако, каждый из них с Аллой спал – это я точно знаю. Коля? Он – не самый добрый парень, но далеко не дурак, и не позволил бы найти тело.
Я думала, думала, думала, и поняла, что не подозреваю никого, и в то же время подозреваю всех. Кроме самой себя.
— Ты ведь не веришь, что это я? – прошептала, подняв на Мирона глаза. — Все они почему-то ополчились на меня, будто кто-то подговорил их… ты же знаешь, что я не могла? У меня к Алле не было ненависти – да, иногда я посмеивалась над ее жуткими платьями, шутила вместе со всеми над тем, что она спит со всеми подряд, но я ладила с ней. И прозвищ ей не давала, и вообще… почему они так?
Мирон выпустил дым, резко притянул меня к себе, впечатывая в свое тело, и прижал палец к моим губам.
— Потому что они идиоты. Забей.
— Но…
— Я верю, что это не ты. Только полный кретин решил бы иначе, – бросил Мирон недовольно, и поцеловал меня.
Этот поцелуй – горячий, горький, на грани нежности и грубости, дал мне сил. Он и опьянил, и протрезвил меня одновременно, и пока я стояла с Мироном на крыльце, обнимая его что было сил и отчаянно целуя, я поняла – буду бороться.