А спустя несколько минут, тот самый бравый воин молил о пощаде, униженно подтирая коленями пыльную дорогу…
В родной деревне на выигранный Томом трофей поглядывали с неодобрением, шептались, мол, не к добру такие «игрушки» при себе носить. Мать молча, с укором качала головой, видя, как сын бережно кладёт меч в ножны, собираясь в дорогу. Отец лишь хмыкал, и только Катарина с улыбкой смотрела на брата, словно знала какую-то тайну.
— Что с тобой? Чего ты носишься, как будто по пятам гонится сто чертей? — недовольно буркнул мужчина, тщательно скрывая за нарочито грубым тоном своё замешательство.
Всё дело в ней, в маленькой ведьме! В его сводной сестрице. В этой чёртовой девчонке с глазами цвета аметиста. Она сводит его с ума, и это мешает жить. Постоянно думать о ней, не позволять себе преступать границы дозволенного в мыслях. Намеренно избегать её, неделями не появляться дома, только бы не видеть, не чувствовать мучительной пытки рядом с нею.
— Я не выйду замуж! — заявила Катарина, топнув ногой, и сердито воззрилась на Томаса, вынуждая-таки поднять голову.
Лучше бы не смотрел…
Она была так прелестна, малышка Кэт, так соблазнительна в намокшем платье, облепившем стройную фигурку. Раскраснелась от бега и гнева, глаза сияли, как драгоценные камни, вот она прикусила губу, и Тому пришлось призвать всю выдержку. А руки убрать за спину, чтобы ненароком не дотронуться, не привлечь к груди.
Не сейчас, когда его самоконтроль висел на жалкой ниточке…
— Замуж? — вскинул он брови, вновь принимаясь полировать рукоять меча. — ради всего святого, с чего вдруг такой переполох? Опять явился очередной воздыхатель, просить у матушки твоей руки?
— Ты ничего не знаешь? — сбавив тон, с сомнением спросила Катарина, встав напротив него. — разве мама тебе не говорила? Или отец? Не могла же она решить всё сама, за один день! Наверняка они давно это придумали!
Сбивчивые стенания девушки заставили Томаса отвлечься от оружия. С досадой сунув меч в ножны, он повернулся к Катарине, и она обожгла его яростным взором. Волосы, сверкая мягким золотом, обрамляли нежное личико, отчего кожа казалась прозрачно-матовой. И лишь на щеках ярко пылал румянец злости.
— Иди сюда. Расскажи мне всё.
Томас уселся на лавку, смахнул на пол ветошь и кисет с табаком. Протянул Катарине ладонь, но она, поджав губы, продолжала стоять, уперев кулачки в бока.