Вырулив с главной городской дороги и свернув в переулок, Дима проехал узкими улочками уже знакомого района, и вскоре въехал во двор дома Юли.
К тому моменту, когда Громов припарковался недалеко от нужного подъезда, во двор, освещая и без того светлый участок фарами, въехал серебристый мерин и остановился точно напротив подъезда, в котором, на третьем этаже находилась квартира Юли. Дима невольно выдохнул, только теперь подумав о том, что Юля вообще могла сегодня не показаться по своему адресу. И почему он не подумал об этом раньше? В тот момент, когда без задней мысли поворачивал на перекрестке?
Тем временем одна из задних дверей «Мерина» распахнулась и из машины показался Тойский, а следом, ухватившись за протянутую боссом руку, вышла Юля.
Словно завороженный Дима наблюдал за парой. Сначала, они о чем-то беседовали. Дима сути разговора не слышал. Он даже окна опустил и слух напряг, в надежде уловить хотя бы обрывки разговора, но находился слишком далеко, чтобы расслышать хоть что-то, кроме отдельных звуков.
Громов мог только наблюдать, следить за движениями, действиями. И этот факт его дико раздражал.
Серьёзно? Он просто сидел в машине и наблюдал, как какой-то мужик целует Юлю?
Стоп! Что?
Целует?
Одному Богу известно, с каким колоссальным трудом Громову удавалось держать себя в руках.
Смотреть на то, как его женщину целует другой, а она отвечает. Ему отвечает.
Было ли Диме больно? Нет! Потому что то, что он испытывал в этот момент нельзя было назвать болью. Это была агония, его личный Ад, тянувшийся на протяжении почти трех лет. Его самый страшный кошмар, ставший явью.
Даже смерти Дима не боялся так, как боялся однажды увидеть ЕЕ в чужих объятиях.
Со всей присущей ему яростью Громов шарахнул ладонью по рулю, выругался громко, завёл двигатель и рванул с места, на бешеной скорости проскочив мимо парочки.
Он ехал, не разбирая дороги, хмурясь от неприятного покалывания в носу и слушая оглушающий грохот собственного пульса в ушах.
— Сам виноват, — он усмехнулся криво и, промчавшись все теми же улочками, выехал на главную. Неужели он и в сама деле думал, что она свободна? Какой же абсурд. И на что он надеялся? Она, должно быть, давно о нем не вспоминает, а если и вспоминает, то лишь для того, чтобы посыпать проклятиями. И если бы он только мог исправить прошлое…