. Иностранцы, посещавшие СССР в конце 1920‐х, отмечали «голые пляжи» в Москве и Ленинграде, разделенные на условные мужские и женские зоны. Купальники же, в которых плавали пока еще нечастые интуристы, вызвали изумление и отторжение
207. Нудизм в данном случае был проявлением естества, а особые костюмы для плавания, напротив, воспринимались как подчеркивание сексуальности, характерной для нэпманской буржуазии. Пляж в большевистском дискурсе расценивался как пространство для совершенно конкретной цели – бодрящего и гигиенического контакта с водой.
В мировой же практике в это время можно было увидеть специальные одежды для досуга на морских пляжах, которые постепенно превращались в публичные места. На Западе уже в 1920 году началось фабричное производство сплошных женских купальников. В 1928 году Эльза Скьяпарелли в Париже открыла специальный магазин спортивных товаров. В их числе были и яркие вязаные, часто из натуральной шерсти, женские купальные костюмы с юбочками и специальные, длинные, обтягивающие фигуры мужские трусы для плавания. Их позднее стали называть «боксерами». Такие предметы гардероба в СССР в 1920‐х годах могли приобрести лишь люди, имеющие связи с заграницей или не гнушающиеся покупать контрабандный товар: крупные хозяйственники, обласканные советской властью деятели литературы и искусства, нэпманы. Они поддерживали сложившийся еще до революции внешний облик неорганизованных курортников и на рубеже 1920–1930‐х годов блистали на южных курортах чесучовыми костюмами и канотье, белыми батистовыми платьями и широкополыми шляпами, а главное, особыми купальными принадлежностями.
Однако постепенно особые наряды для пляжа становились редкостью: в государстве строящегося социализма частная инициатива по найму и сдаче жилья пресекалась, перманентно существовала карточная система распределения продуктов, было все меньше людей, способных позволить себе выезд на юг без государственных дотаций в виде путевок. В условиях сталинской повседневности изменилась и практика предоставления бесплатного отдыха даже нуждающемуся труженику. Путевки начали давать лишь передовикам производства. Один из современников зафиксировал эту ситуацию в юношеском дневнике, относящемся к 1933 году: «17 июля. Я в отпуске <…> Решил разузнать в заводской страхкассе, нельзя ли достать платную путевку в какой-либо дом отдыха. Там сидела высокая, упитанная женщина в красном платке. С ней разговаривали какие-то двое, очевидно, рабочие. Она широко, беспрестанно и приветливо улыбалась, щуря заплывшие глазки <…> И той же улыбочкой по инерции обласкала меня <…> Я высказал свою просьбу. „А кем вы работаете?“ – вновь спросила она, очень ловко сгоняя с лица улыбку, хотя и не утрачивая прежней приветливости. „Счетоводом“, – ответил я. „Фи! Служащий… нет, нет, ничего для служащих нет!“»