В результате мы переместились на
крыльцо, где выяснение отношений и ругань, пока еще не на
повышенных тонах, продолжилась. Причем Ровнин из этого словесного
месива как-то умудрился выудить все необходимые факты, которые
составил в подробное описание произошедшего с нами.
- Спорная ситуация – подытожил он,
когда мы, устав, замолчали – Сложная. И мои орлы правы, и в твоих
словах истина есть. Надо думать.
- Не надо думать – упрямо заявил я –
Надо платить.
В этот момент дверь распахнулась, и
из здания, в которое, к слову, меня никто не пригласил, вышла Павла
Никитична, которая служила в Отделе уборщицей. В одной руке она
держала ведро с грязной водой, в другой – тряпку.
- О! – увидев ее, оживился Ровнин –
Тетя Паша, рассуди-ка нас. Ты всегда за правду, даже когда она нам
не выгодна. Вот как скажешь – так и сделаем.
И он поведал ей о наших приключениях,
причем чем дальше, тем сильнее мрачнело лицо пожилой женщины.
- Карачуна чуть не выпустили? –
выдержав паузу с минуту после того, как Олег Георгиевич замолчал,
наконец произнесла уборщица, причем таким тоном, что мне даже
захотелось обратно в тот жуткий зал с ледяными статуями – Да?
Идиоты! Я восемьдесят лет назад ради того, чтобы ему путь закрыть
наряжалась в… Неважно в кого! Дурой себя выставила! Хороводы
водила! А вы труды мои чуть насмарку не пустили?! Раздолбаи!
Охламоны!
Каждое ее ругательство подкреплялось
ударом мокрой и грязной тряпкой, причем удары сыпались одинаково
как на меня, так и на моих неудачливых компаньонов. Те, правда,
оказались поумнее и шмыгнули в здание, а меня тетя Паша еще минут
пять по двору гоняла. Но тем не менее я услышал, как Ровнин
задумчиво пробормотал себе под нос:
- Интересно, в кого она наряжалась? –
а после уже громче добавил, открывая дверь – Максим, после
праздников позвони. Обговорим компенсацию.
- Хорошо – крикну ля, уворачиваясь от
очередного взмаха тряпкой – Позвоню.
- Компенсацию ему! – минуты через
три, как видно вволю набегавшись, заявила Павла Никитична, тяжело
дыша – Шиш тебе, Чарушин! И чтобы я тебя год тут не видела! А то
пожалеешь!
Она сурово зыркнула на меня, плюнула,
забрала ведро и тоже ушла в здание желтого цвета. А я остался во
дворе – без броши, с зудящими от ударов тряпкой плечами, с
бесполезной теперь картой и ощущением того, что, пожалуй, теперь
Новый Год еще сильнее буду не любить.