— Ладно, Арс, по рукам, — сдается слуга народа.
Я сбрасываю вызов и пуляю ему адрес притона, из которого забрал Лали.
С чувством выполненного долга иду обратно в зал. Уже на подходе слышу девичий визг, от которого кровь в жилах стынет. Девчонки, что решили устроить Лали темную?
Врываюсь внутрь и вижу картину маслом. Моя скромница-девственница сидит верхом на распластанной под ней Дианой и старается дотянуться до ее волос. Та визжит и изо всех сил сдерживает неожиданно сильную ромашку, вцепившись в ее запястья. Алена же забилась в угол сцены и закрывает ладонью явно покалеченный нос.
А хорошо девочка работает: вон как коленями корпус Дианки активно сжимает. Уж не знаю, какой зефирной нежности я ожидал от малышки из трущоб, но уж точно не рассчитывал, что она станет прореживать шевелюры моих работниц.
Зависаю на добрых пару минут, любуясь тем, как Лали низводит соперницу до уровня растекающейся лужицы, которая пытается притвориться мертвой.
Не каждый день девчонки бьются за меня до первой крови, но пора уже вмешаться в это безумие, в котором только жидкой грязи не хватает для полнейшей эпичности. Срываюсь с места и в пару прыжков оказываюсь на сцене. Хватаю Лали за талию и пытаюсь оттащить от уложенной в глубокий нокаут соперницы. Теперь к эпитетам, которые характеризуют эту соблазнительную засранку, смело можно добавить еще два: сильная и цепкая.
— Хорош уже, — прикрикиваю я и отрываю ее от жертвы, слыша треск волос, пряди которых остаются в судорожно зажатых пальцах девчонки.
— Пусти меня, — верещит Лали, бешеными рывками пытаясь выкрутиться из рук.
Я прижимаю ее, влажную и горячую, к себе, и меня пронзает удовлетворяющим чувством некоего родства. Такое уважение к девчонке проснулось — люблю боевитых. Взваливаю ее, все еще готовую рвать глотки, на плечо и тащу прочь.
— Тихо, успокоилась, — шлепаю Лали ладонью по ладной попке, и та затихает в руках.
Заношу строптивую ношу в кабинет и захлопываю дверь. Усаживаю Лали в свое большое кожаное кресло, а сам приседаю перед ней на корточки. Убираю с раскрасневшегося лица девчонки прилипшие ко лбу и щекам волосы.
— За что ты ее так? — спрашиваю без нажима, потому что пропал без вести в серых глазах, и любой ее поступок мне кажется милой шалостью.
— За дело, — выпаливает зло, сверля меня взглядом волчонка. Привыкла обороняться от всего мира, и меня заочно записала во враги.