Перс. Что же ты сделал?
Бел-Африс. Сжал кулак и что есть силы ударил римлянина в зубы. И оказалось, римлянин мой – простой смертный: он свалился оглушенный. Я проткнул его его же мечом. (Вытаскивает меч.) Вот – римский меч и кровь римлянина на нем.
Стража (одобрительно). Хорошо! (Берут у него меч и передают из рук в руки, разглядывая его с любопытством.)
Перс. А твои люди?
Бел-Африс. Обратились в бегство. Рассыпались, как овцы.
Бельзенор (в ярости). Трусливые рабы! Оставить потомков богов на растерзание!
Бел-Африс (с ядовитым спокойствием). Потомки богов не остались на растерзание, родич. Поле боя досталось не сильным, но в беге одолел скорый. У римлян нет колесниц, но они послали тучи всадников в погоню, и те перебили множество. Тогда полководец нашего верховного жреца призвал двенадцать потомков богов и заклинал нас погибнуть в бою. Я подумал: лучше стоять, нежели задыхаться в беге и погибнуть от удара в спину. Я остался на месте с военачальником. Римляне оказали нам уважение; ибо никто не нападает на льва, когда поле полно овец, – если он не знает, что такое честь и гордость войны; а римляне не знают этого. Так мы спаслись. И я пришел сказать вам, чтобы вы открыли ворота Цезарю: ибо не пройдет и часа, как подойдут его передовые отряды. Между вами и его легионами нет ни одного египетского воина.
Часовой. О горе! (Бросает свое копье и бежит во дворец.)
Бельзенор. Пригвоздить его к двери! Живо!
Стража гонится за часовым, потрясая копьями, но он ускользает от них.
Теперь твоя весть побежит по дворцу, как огонь по жнивью.
Бел-Африс. Что же нам сделать, дабы спасти женщин от римлян?
Бельзенор. А почему бы не убить их?
Перс. Потому что за кровь некоторых из них пришлось бы поплатиться головой. Пусть лучше их убьют римляне. Это дешевле.
Бельзенор (в благоговении перед его сообразительностью). О хитроумный! О змий!
Бел-Африс. А ваша царица?
Бельзенор. Да. Мы должны увезти Клеопатру.
Бел-Африс. А разве вы не собираетесь подождать ее приказаний?
Бельзенор. Приказаний? Девчонки шестнадцати лет! Нет, у нас этого не водится. Это вы в Мемфисе считаете ее царицей; а мы-то здесь знаем. Я посажу ее на круп моего коня. Когда мы, воины, спасем ее от рук Цезаря, пусть жрецы и няньки опять выставляют ее царицей и нашептывают ей, что она должна приказать.