Рома накрывает мою руку своей, моя ладошка тонет в его. Он останавливает поглаживания и легко сжимает мои пальцы. Опустив ресницы, смотрит сверху вниз.
Теперь уже он пялится на мои губы, которые тут же начинает покалывать.
— Канарейкина, да ты чума, — выдыхает заворожённо, — Давно я так не смеялся. Смотрю, основательно подготовилась. Продумала всё, да?
Скорее придумала на ходу, но зачем ему об этом знать? Поэтому я с готовностью киваю.
— Отличный план?
— Неплохой. Но мой ответ по-прежнему — нет. Бредовей затеи не слышал и участвовать в этом не собираюсь. Извини, у меня есть куча других, более важных дел, чем играть с тобой в игру «Папа, мама, я — ненастоящая семья».
Звучит обидно. Встаю на носочки, чтобы быть к этому болвану чуточку ближе и, добравшись до его уха, грозно шепчу:
— Говорят, у тебя серьёзные проблемы. Вляпался в неприятности? — решаю зайти с этой стороны и разыграть инсайдерскую информацию, полученную от Виталика. — Могу помочь.
Дроздов замирает, и теперь уже он оглядывает моё невысокое и тщедушное тельце с головы до ног, словно видит впервые. Ноздри его раздуваются, желваки на шее напрягаются, а взгляд, в котором последние минуты прыгали искры неподдельного веселья, становится холодным, почти злым.
— Ты предлагаешь мне деньги, Ленка? — с вибрирующими нотками в голосе спрашивает Рома.
— Я предлагаю тебе помощь, если она тебе нужна. Люди так делают. Приходят на взаимовыручку. Могу и деньги предложить, если надо. Возьму кредит. Дам расписку. Надо?
— Не надо. Ещё раз — нет, Канарейкина. Могу в письменном виде дать отказ и отправить по почте, если так будет понятнее. Твоё предложение меня не интересует, но я искренне надеюсь, что ты сможешь найти выход и решить свои проблемы. При этом не засунув свой хорошенький нос в мои.
После этих слов Рома обхватывает мои плечи и, чуть сжав их пальцами, двигает меня в сторону, освобождая себе дорогу. Смотрит в моё лицо несколько секунд, словно собирается ещё что-то сказать, а затем качает головой и, усмехнувшись, идёт мимо.
Безмолвно смотрю вслед его удаляющейся двухметровой фигуре, понимая, что мужа в лице Дроздова мне не видать как собственных ушей.
— И это твоя благодарность за то, что четыре года назад я научила тебя сносно целоваться? — кричу в широкую спину.
Рома запинается на ровном месте и останавливается. Оборачивается через плечо, прищурив глаза, и хриплым, словно не своим голосом произносит: