«Только к этому?»
«Не только. Но к этому – в первую очередь».
«А что такое правильное отношение?»
«Когда самому за него не стыдно».
«А…» – Олег хотел еще о чем-то спросить, но отец, усмехнувшись,
перебил его.
«А будешь много знать, скоро состаришься». – Он потрепал сына по
вихрастой голове большой, сильной и теплой рукой.
– Наливай, – сказал Олег. – Помянем моего папку.
И совершенно неожиданно для себя заплакал.
Двенадцатое мая – День Обретения Мира – Лукас Левицкий не
праздновал никогда. Он его отмечал. В память о погибших друзьях и
упущенной Победе. Лукас хорошо понимал, что победа как таковая на
самом деле не досталась никому, и под настроение готов был
согласиться с формулировкой, что она, наоборот, досталась всем
сразу, но ему все равно было обидно. Обидно даже теперь, спустя
двадцать три года после подписания знаменитой Declaration of
Consent – Декларации Согласия, по которой границы между
государствами и альянсами стали условными, армии распускались и по
всему земному шару утверждалась безапелляционная власть ТНЭК –
Транснациональных энергетических корпораций в лице WG, то есть
World Government, Всемирного Правительства, которому подчинялись
СПС – Специальные Полицейские Силы.
Даже теперь, когда судьба и собственные усилия и способности
возвели Лукаса Левицкого на вершину богатства и славы, он, бывший
командир отдельной усиленной танковой роты бывшей Армии обороны
Израиля, считал, что Серые Десятилетия могли закончиться иначе.
Прояви кое-кто чуть больше характера и не прогнись под
обстоятельствами.
Когда же его спрашивали, кого именно он имеет в виду, говоря
«кое-кто», и как именно могли или должны были, по его мнению,
закончиться Серые Десятилетия, Лукас молча поднимал глаза к небу и
улыбался грустной загадочной улыбкой. И вовсе не потому, что
опасался доноса в Третий отдел СПС, занимающийся выявлением тех,
кто резко отрицательно настроен к существующему мировому порядку.
Нет, Лукасу нечего бояться, поскольку уж кто-кто, а он, Дабл, как
сыр в масле катался во многом как раз благодаря этому порядку.
Даблом его называли немногочисленные друзья и те подчиненные, кто
мог себе это позволить. Прозвище возникло от «Double L», двойной
«L» в инициалах, а также из непревзойденного умения Лукаса-танкиста
выстрелить и попасть дважды за то время, которое противник обычно
тратил на один выстрел. Дабл был умным человеком и понимал, что
прошлого не исправить, история не знает сослагательного наклонения,
и все рассуждения в стиле «если бы да кабы» не стоят пустой гильзы
от снаряда древнего израильского танка «Меркава».