От Лиен он ожидал подобной бурной
реакции. Напрасно.
Она ему ничего не сказала. Просто
стояла и молчала, а беспомощная потерянность постепенно сменялась
осознанием безысходности. Эмоции легко считывались с её лица. Не
отвращение и ненависть, как обычно, а оторопь и неверие… Нет, она
не плакала. Не просила прощения. Не умоляла вернуть всё назад, хотя
могла бы искупить грехи подобным представлением. Лиен просто
отвернулась и подошла к окну, уставившись в тёмный вечер,
раскрашенный огнями большого города. Джи Хван постоял какое-то
время, ожидая ответной реакции, ничего не дождался и вышел из
комнаты. Уже не победителем.
На следующее утро Лиен побрила голову
и перестала с ним разговаривать. Начался новый виток
противостояния.
— Правда? — повторила она. — Ты
правда скучал?
И такой детской открытостью веяло от
этих слов, что захотелось сжать её в объятьях и не выпускать из
рук. Никогда.
— Конечно, правда, — но Джи Хван не
стал пугать её проявлением чувств, а лишь провёл ладонью по
волосам, пусть не гладким и лоснящимся, но всё таким же длинным и
красивым. — Здесь пусто без тебя. Мне совсем не хотелось
возвращаться домой вечером. Было не к кому.
Лиен посмотрела вниз, затем в
сторону, а потом перевела недоумённый взгляд на него самого.
Выглядела она при этом озадаченной, как будто производила в уме
сложные математические вычисления.
— Я не знала. Ты никогда не говорил
мне о таком.
— Да, — он всё же не сдержался и
привлёк её к себе, обхватив руками поверх плеч. — Я и сам… Точнее,
я не всегда… У меня редко получается…
Джи Хван умолк, собирая слова в
предложения. Они путались на языке и никак не хотели складываться в
полноценную фразу. Прискорбное явление для человека его положения,
подумалось ему некстати. И эта мысль встряхнула, заставив вернуть
себе самообладание и умение изъясняться красиво.
Но основная трудность состояла в том,
что говорить надо было ещё и от сердца. Не общими фразами с
размытым смыслом, а конкретными словами — ясными, чёткими,
понятными для Лиен.
— Я знаю, что причинил тебе много
боли, — под пальцами ощущались выступавшие рёбра, — и часто вёл
себя грубо, полагаясь лишь на собственное видение семейного
устройства. Твоя… твоё отсутствие заставило меня иначе взглянуть на
нашу жизнь. И я понял…
Как же тяжело было признавать
собственные ошибки. Собственные просчёты и такие же свои
заблуждения. Не просто признавать, но выносить их на семейный суд,
где он представал в роли каявшегося преступника. Это стоило ему
бессонных ночей, литров кофе и двух истерик у нового секретаря.
Ерунда по сравнению с тем, что он должен был сделать сейчас.
Признаваться в ошибках перед Лиен оказалось несравнимо сложнее. Вся
его самцовая, доминантная сущность протестовала, накидывая удавку
гордости на шею. Но Джи Хван проглотил застрявший в горле ком и
усилием воли продолжил экзекуцию… Когда, если не сейчас? Пока ещё
свежи и ярки впечатления от долгожданной встречи, а критическое
мышление Лиен выключено медикаментами и не позволит ей
забаррикадироваться в раковине отчуждённости. Пока она была
способна его услышать, и, как он надеялся, понять.