Волхв оказался прав.
Его даже в дом не пригласили.
Отец и дядя любимой вышли на крыльцо, говорили вежливо, но
твёрдо.
Знаем о твоих видах на Зоряну, Самовит. И о том, что ты
свободный, не бедный и уважаемый многими человек, знаем тоже. Сами
испытываем к тебе большое уважение, поверь. И помним о том, что был
ты Зоряне люб. Но. Мы все, семья наша, теперь приняли Христа и не
можем допустить, чтобы ты, нехристь и язычник, ведун, первый ученик
покойного волхва Велеслава, взял Зоряну в жёны. Да и не Зоряна она
теперь, забудь. Ольга. Вот её настоящее христианское имя. Извини и
без обид. Ладно?
Без обид, говорите? Века и века прошли с того разговора, а обида
— вот она, саднит и печёт, как вчера нанесённая. Да так, что рек
чужой крови не жалко, чтобы её залить. И ведь пролились те реки,
пролились. И ещё прольются. Потому что договор, который он
заключил, остаётся в силе, и главное дело его бесконечно длинной и
безнадёжно загубленной жизни не сделано.
Он тогда не поверил. Вернее, не захотел поверить.
Вы — ладно, сказал. А Зоряна-то сама что думает? Или у неё право
слова теперь отняли?
Ольга, ответили ему. Ольга, а не Зоряна. И никто ни у кого права
на слово не отнимал. Наоборот, решили, что так тебе же легче
будет.
Не хочу легче.
Как скажешь, пожали плечами. Ольга! Выйди-ка на крылечко! Тут
Самовит пришёл, хочет от тебя слово услышать.
И Зоряна вышла…
Он сразу увидел, что у любимой изменились глаза. Был взгляд
озорной, весёлый, с лукавинкой, а стал… Так смотрит тот, кто решил
для себя окончательно какой-то очень важный вопрос, и теперь ему
странно, что другие до сих пор плутают в трёх соснах в поисках
ответа.
«Что мне сделать, чтобы ты вышла за меня?» — спросил он.
Если бы она сказала — сделай крылья и прыгни с обрыва, чтобы
полететь, как птица, он, не раздумывая, сел бы за работу, а затем
прыгнул, рискуя сломать шею. Но она ответила тем, чуть ли не
единственным ответом, которого он страшился больше любого
другого.
Прими новую веру и крещение, впусти в сердце Христа. Тогда я
стану твоей женой. По-другому — никак.
И во взгляде Зоряны (нет, уже Ольги, Ольги), и в глазах её отца
и дяди он очень ясно прочитал, что по-другому и впрямь никак.
Для них.
Но не для него.
И он это понял сразу, мгновенно. А как только понял, тут же ушёл
со двора Зоряны (Ольги! Ольги!), попрощавшись вежливо и даже где-то
смиренно. Что-что, а прятать свои истинные чувства и мысли ведун
должен уметь, как никто другой. Если, конечно, он настоящий
ведун.