Виктор Платонович облегченно вздохнул. Дал ей последние наставления по уходу за братом, пожелал удачи и Люся, лепеча что-то несвязанно-восторженное вышла из ординаторской, пятясь и кланяясь.
Вернулась в палату.
– А Степа не приходил? – спросила соседа, но это было излишне, так как костюм лежал на кровати нетронутым.
Люся еще послонялась по коридору. Хотелось побыстрей отсюда, на воздух, на ветер. Степан, однако, что-то тянул.
Еще погодя она обратилась к санитарке с тем, что Степан пошел мыться уже как час, и все нет. Санитарка открыла дверь душевой и крикнула:
– Затырнов!
Ей никто не ответил.
Люся стояла в коридоре и ждала. Страшный крик санитарки ее настиг в затылок.
Люся прислонилась к стене и поползла вниз. В тумане, в жидком киселе она видела, как мимо нее пробежали медсестры, кто-то из больных, Виктор Платонович…
Степан душа не принял. Повесился на полотенце, привязав его к трубе.
У Люси началась горячка. Жуткий припадок случился на похоронах, когда она увидела Степана в том самом выпускном костюме.
Виктор Платонович, как только мог, приходил к ней и сидел рядом. Или стоял у окна и мрачно курил. Табачный дым выводил вопросительные знаки. В воздухе висел, кричал, расшатывал тишину тиканьем будильника один вопрос: почему? Почему Степан это сделал? По-че-му?
– Не мог он… до операции?! – не выдержал, закричал Виктор Платонович.
Люся посмотрела на него и отвернулась к стенке.
– Не мог.
Виктор Петрович вздрогнул от ее металлического голоса.
– Но почему после смог?
– Он был герой. Жить с такой ногой, с такой болью – надо быть героем. Он был им восемь лет. Боль давала ему возможность быть героем. А когда ее не стало, больше не нужно было быть героем. Он не смог быть обыкновенным человеком.
Вы его им сделали, Виктор Платонович.
Кто ездил поездом Москва – Донецк, попадет в рай. Бурые окна, грязные полки, по шесть человек с детьми и мешками в проходных отсеках, один на весь вагон туалет с невысыхающей рыжей лужей под ногами, ни капли питьевой воды, таможня и стоянки, бесконечные и бесчисленные стоянки чуть ли не в чистом поле, на каких-то мелких безымянных полустанках. На эти стоянки уходит почти десять часов. И вместо того, чтобы прибыть домой в восемь вечера, обмыться, поужинать и лечь спать на чистые простыни, надо трястись в продуваемом сквозняками, провонявшимся носками и туалетом вагоне еще ночь. Но, как говорят французы, пасьянс, пасьянс и пасьянс, что значит терпение, терпение и терпение. И немного философии. На стоянках можно выйти из вагона, размять ноги, хлебнуть голоток свежего воздуха. В дороге в тысячу километров это немаловажно и для здоровья полезно.