В этом районе и устраивали обычно охоту.
Как и прочие во владениях Зотова, деревушка была крошечной. Пара
десятков домов, амбары, хлевы и раскинувшиеся за ними небольшие
пастбища. Центром поселения был большой колодец с крышей, покрытой
свежей соломой, и стоящей рядом скамейкой под навесом. На ней,
конечно же, сидели благообразные старушки и лузгали семечки.
Дорога тут была грунтовой и мы оставили автомобили ещё на
подъезде, чтобы не увязнуть в грязи и не раскурочить путь тяжелыми
машинами. В деревню мы зашли пешком. Я сразу же понял, почему Зотов
был в сапогах. Недавно прошедший дождь превратил землю под ногами в
вязкую массу, по которой отчаянно скользили ноги.
Попрощавшись с обувью, я тем не менее, не отступил.
Бдительные стражницы издалека заприметили незнакомцев. И до меня
донесся дребезжащий голос одной из них:
— Чойта за милки там пожаловали-то?
— Дура ты, Афанасьевна, то барины приехали, — шикнула на неё
другая.
Старушки живо поднялись и принялись кланяться, когда мы подошли.
Я тоже поклонился с уважением к почтенному возрасту. Граф
приветственно кивнул и спросил:
— Федька где?
— Хромой иль кривой? — уточнила та, которая видимо была
главной.
— Пастух, — вздохнул Зотов.
Мне уже стало интересно, каким именно недугом обладает нужный
нам Федор, но ответ был неоднозначный:
— Дык на сеновале дрыхнет, знамо где. Солнцепек же, весь скот
загнали до обеда.
— А где...
— Ваше сиятельство! — пресек следующий вопрос графа громкий
голос.
На пороге ближайшего дома, на вид самого добротного из всех,
стоял удивительно румяный и пузатый мужчина. Он приветственно
раскинул руки и широко улыбался. Это оказался староста, с необычным
именем Литвин и очень радушным нравом. Он тут же пригласил внутрь,
в прохладу, и накрыл стол. Первым делом подал холодный квас,
которым я с огромным удовольствием угостился.
Припекало на улице и правда прилично. Воздух был недвижим, а без
ветра солнце жарило нещадно. Но даже оно было не в силах высушить
дорогу.
Пастуха позвали в дом к старосте. Явился сущий парнишка. Тощий и
с мягким пушком над губой, он заметно прихрамывал. За поясом у него
был кнут, а в растрепанных волосах куча соломинок и колосков.
— Давай, рассказывай господам всё, что видел, — приказал
староста.
— Ну дык, — пастух заозирался, словно ища ответа в бревенчатых
стенах дома. — Страхолюдины, зверюги, значит-с. Кинулись гурьбой и
хрясь!