— Спасибо, господин! За эти деньги мы сможем есть несколько месяцев! — обрадовалась мать большого семейства, даже не глядя в сторону беглянки.
А Ясна смотрела на нее очень внимательно. Она хотела ненавидеть ту за то, что она выдала ее. Но не могла. Испытывала только жалость. Ее дети и она сама сможет некоторое время жить в относительной сытости, а что потом? Все повторится?..
Стражи расступились, и к ней шагнул хозяин. В руках у него что-то сверкнуло. Ясна испуганно смотрела на начищенный до блеска металлический ошейник. Она не сопротивлялась, будто вообще окаменела, пока он нарочито аккуратно и медленно застегивал его на тонкой шее, пока убирал ее волосы из-под металла. Щелкнул замок. Звякнула цепь, которая шла от него.
— Ступай вперед, Ясна, — приказал этот человек, и она повиновалась.
Она медленно переставляла ноги. Шаг за шагом. Вперед, пока цепь не натянулась. Рабыня остановилась.
— Вперед, — холодно молвил хозяин.
Она услышала сдержанные смешки стражей. В горло вдавливалась холодная твердость. Неприятный мороз расходился от нее по всему телу. С пустыни после захода солнца дул ледяной ветер, забирался под одежду и приподнимал волоски.
— Я сказал: вперед.
При этом хозяин чуть дернул цепь, этого хватило, чтобы Ясна закашлялась. Она попыталась руками ослабить натяжение, впившись в ошейник, но Титум пресек это на корню.
— Опусти руки. Не заставляй меня делать это прямо здесь, — в его тоне не было злости, но Ясну он не мог обмануть. Она уже прекрасно знала, что Титум отлично контролирует себя на людях, показывая истинное лицо только при домашних.
Она не хотела, чтобы женщина и ее выводок видели, что может с ней сделать хозяин, поэтому, преодолевая себя, опустила руки и пошла. Мужчина сильно натягивал цепь: идти — трудно, глотать — невозможно. Ясна дышала маленькими порциями и двигалась. Двигалась за стражами, которые показывали ей дорогу.
Путь их снова пролегал через рынок, сейчас здесь оказалось гораздо тише, однако народ не уходил отсюда даже ночью, просто торговцы сменялись.
Ясну сжигало изнутри горячее чувство стыда. Видно, рабы на поводке — редкость даже для этого места. Она плохо видела дорогу из-за слез, которые застилали глаза пеленой, но кожей ощущала на себе заинтересованные взгляды. Эта мука получалась гораздо острее, чем тогда, когда Титум сек ее в спальне. Никогда на Ясну не смотрели вот так: со смесью удивления, жалости и презрения. Да, пожалуй, презрения в этой смеси ощущалось больше всего.