Через щепку из дома вышла женщина почти такого же возраста, как и новый хозяин. На ней красиво сидело легкое белое одеяние. Ясне показалось, что она просто замоталась в очень длинный отрез ткани и заколола это все булавкой, по крайней мере, именно так это выглядело. Так обычно и одевались согурские женщины. Возможно, это объяснялось тем, что у них всегда было очень жарко и сухо, а отрез ткани закрывал тело от чужих глаз, но при этом воздух свободно проникал к коже. Лицо женщины имело тонкие черты, светлые волосы она уложила в высокую прическу. Чем-то неуловимым Ясне она напомнила ее собственную мать. Только глаза у матушки такие же, как у самой Ясны — серые, хотя многие сравнивали их с лиловыми цветами. Впрочем, это зависело от настроения.
Как только подошедшая увидела мужчину, улыбнулась и села рядом.
— Титум, возлюбленный муж мой, ты сегодня рано.
Он взял обе ее ладони и по очереди поцеловал каждую.
— Авина, любовь моя, распорядись, чтобы нашу новую девицу устроили с удобством, — он кивнул в сторону рабыни.
Только сейчас женщина обратила на нее взор. Госпожа долго рассматривала новоприбывшую. Ясна подумала о том, что сейчас она начнет ворочать голову то к левому, то к правому уху. Так иногда делают псы, когда пытаются понять, что от них хочет хозяин.
Авина медленно поднялась, не отводя светло-голубых глаз от новенькой, и не спеша двинулась к ней, изучая ее и как будто запоминая каждую черточку лица.
— Как тебя зовут, девочка? — тихо спросила она, и в голосе ее как будто звучало сожаление.
— Ясна, — произнесла она.
— Пойдем, — хозяйка, взяв ее за руки, повела в дом.
Невольница уже не чувствовала пальцев из-за веревок и была очень рада, когда первым делом Авина отвела ее на кухню, взяла нож и разрезала тугой узел. Девица непроизвольно зашипела, когда кровь хлынула в бледные пальцы. Кисти кололи тысячи и тысячи мелких иголочек.
— Хочешь есть? — обратилась она к рабыне.
Та кивнула. По правде говоря, у нее уже в глазах темнело от голода.
— Зелья! — кликнула женщина, и почти сразу же в просторное помещение кухни вошла очень полная женщина с темной, как уголь, кожей и жесткими волосами, которые вились мелкими кучеряшками. Грудь ее могла бы достать носа, если бы та опустила лицо.
— Чего желает госпожа? — чуть склонила она голову. То, как Зелья говорила, выдавало в ней чужестранку ничуть не хуже, чем цвет ее лица. Голос низкий, грубый, казалось, языку трудно двигаться во рту, помогая воспроизводить непривычные звуки.