Но свадьба дочери старосты — другое дело… Представив, как начну слоняться от одного человека к другому, как улыбки будут застывать на лицах, как руки станут подниматься, выписывая отвращающие знаки, я скривилась. А бабка Сима уже достала из сундука сарафан, крепко пахнущий лавандой.
Эол[4] и все его сподвижники! Она ведь давно не воспринимает мое лицо таким, каким видят остальные. Так же и Ринка, по малолетству обварившая щеку кипятком, для маслобойщика и его жены всегда будет первой красавицей Солодков. К тем, кто рядом, мы всегда относимся по-другому, им мы прощаем все: от перевернутой кастрюли щей до нелепого внешнего вида.
— Схожу ненадолго, — выдавила я, глядя на одежку.
— Умница, — подала мне «обновку» бабушка и полезла за лаптями.
Красно-белый летний сарафан покупался для Симы, как минимум, пару десятилетий назад. Прошедшие годы не пошли вещичкам на пользу. Нет, выглядело все неплохо, ни дыр, ни потертых мест.
Я со вздохом стащила рубашку и натянула сарафан. Старые слежавшиеся вещи пахли пылью, сухой травой и напоминали о давно канувших в Лету днях. Тогда бабушка обладала пышными формами и миниатюрными ножками, и за ней наверняка ухаживали мужчины. На мне наряд висел унылыми складками, а ноги в узких лаптях начали ныть.
— Ничего другого все равно нет, — поникла Сима, — Не в штанах же идти.
Она права, платьев у меня не водилось. Травы собирать да по лесу лазить в платьях не с руки. Свадьба — другое дело. Переплетая косу, я решила, что ничего не мешает мне тихонько посидеть в сторонке, не привлекая внимания.
Эх, как же я потом жалела о своем решении!
На свадьбу единственной дочери староста не поскупился. Столы, выставленные вдоль центральной улицы, ломились от еды, заборы увили цветами и лентами. Часовня утопала в сирени и в украшениях не нуждалась. Люди толпились по обе стороны от двери, ожидая выхода молодых. Смирт[5] закончил обряд, и пара явила счастливые лица народу.
На меня недоуменно косились, за спиной зазвучал угрожающий шепоток, едва не вынудивший покинуть праздник. Не то что бы я их боялась, нет. Все они трусы, и дать отпор наглому увальню, задиристой девице, возмущенной тетке или пьяненькому мужику я могла. Даже ножом владела, плохо, правда, но для деревенских дурачков в самый раз. Толпа же — совсем другое дело. Собираясь у колодца, на посевную или на праздник, местные жители словно становились сильнее. Страх объединял людей, позволял черпать силы друг в друге, и тогда они могли напасть, просто так, без всякой причины.