Покашливаю, чтобы прочистить горло.
Конечно, я не должна ползать перед таким ничтожеством на коленях, но что мне остаётся? Он один способен помочь вернуть нашу дочь. Дочь, которую он похоронил, даже не попытавшись разобраться во всём.
— Поговорить? Хочешь поговорить наедине со мной? О чём? — ухмыляется Шолохов.
— Это личное, — продолжаю тушеваться я.
Ну не могу я раскрыть душу перед всеми. Я больше чем уверена, что этот разговор должен оставаться между нами, пока мы не доберёмся до своего ребёнка, пока маленькая пуговка не окажется в родных руках. Шолохов ещё спасибо мне скажет за то, что не говорю об этом при всех, ведь чем больше людей знает правду, тем сложнее добиться справедливости.
Мурашки бегут по коже, а одежда прилипает к телу от мерзкого пота, пропитавшего её.
— Между нами не может быть ничего лично, — с пренебрежением отвечает бывший. — Впрочем, я могу уделить тебе минуту своего драгоценного времени. — Он отворачивается от меня и обращается к своим спутникам: — Обсудим всё после обеда. Вы можете идти.
Мужчины кивают и уходят, а мы с Шолоховым остаёмся одни. Если, конечно, не считать поток людей, которых я совсем не знаю, но те идут в здание по своим делам, поэтому вряд ли станут прислушиваться к разговору бывших мужа и жены.
Мне страшно.
Господи!
Как же сильно мне страшно.
Трясёт от его близости, но не из-за томительной дрожи, как это было раньше. Нет. Я боюсь этого человека. До чёртиков. До проклятого сумасшествия. Он отнял у меня всё, вырвал из сердца любовь и веру в людей.
— Что ты хотела? Говори быстрее, я не хочу остаться из-за тебя без обеда, а у меня назначена важная встреча через час.
И зачем он отчитывается?
Какая разница, что у него там назначено?
Мне просто следует собраться и взять себя в руки.
— Наша дочь жива, — едва слышно шепчу я, не решаясь посмотреть в глаза Шолохова. — Помоги мне вернуть её.
— Жива? — с усмешкой спрашивает мужчина и кряхтит, словно поперхнулся. — Ты врёшь! Наша дочь мертва. Ты не смогла уберечь её. Ты во всём виновата! — он переходит на рычание, и я вижу, как сжимаются его пальцы в кулаки.
Мне тоже есть что сказать бывшему, но я молчу. Ради дочери, которую могу вернуть только с его помощью. Я не могу плюнуть в лицо человеку, который всё это время верил всем вокруг, но не мне. Который вместо поддержки просто вышвырнул меня на улицу, не позволив объясниться, сказать хоть слово в своё оправдание. Он сделал свой выбор — это его право. Мне остаётся лишь плыть по течению без него. Только единожды его помощь необходима, а потом пусть катится на все четыре стороны.