После ухода врача, оперативник перевёл разговор в практическое русло. Задав пару формальных вопросов, попросил меня изложить в подробностях мою версию событий. Слушал он очень внимательно, мерно в такт моим словам покачивая головой, лишь изредка перебивая, в тех местах, которые, по его мнению, содержали важные детали и требовали особых уточнений или пояснений. Описание гибели Алиты оставило его полностью равнодушным. Между тем стоило мне перейти к рассказу о действиях Херминии, ставших отправной точкой всех воспоследовавших со мною перипетий, как я уловил брошенный им на меня цепкий взгляд.
Повествуя о случившемся за последние несколько дней, я старался ничего не упустить из внимания. Только в двух-трёх особо щекотливых местах мне пришлось намеренно скрасить отдельные эпизоды, в которых я проявил себя не с лучшей стороны. Однако мои мелкие прегрешения собеседнику были безразличны. По всему было видно, что он чрезвычайно заинтригован личностью Херминии. По крайней мере, все вопросы, заданные им по окончании моего рассказа, были посвящены именно её персоне. Покидал он меня в состоянии сильного возбуждения, которое пытался скрыть за очередной волной пустословия. Я едва успел втиснуть между сыплющимися из него фразами тревожащий меня вопрос: должен ли я расценивать своё нахождение в госпитале как арест.
– С чего вы это решили? – произнёс он так, будто я внезапно и невпопад ляпнул что-то до невероятности глупое.
В ответ я повёл глазами в сторону зарешеченного окна и добавил:
– Все, кроме вас, избегают общения со мной, доступ в госпитальную сеть заблокирован, мне до сих пор неизвестно где я нахожусь. Стоит перечислять дальше или уже названного будет достаточно?
– Ну что вы, Дэвид! – с лёгкостью отмахнулся он, небрежным жестом отметая высказанные мною опасения. – Всё это простые формальности, предпринятые, кстати, исключительно в целях вашей собственной безопасности. Стань вдруг известно, что по делу «Лейкленда» найден чудом выживший свидетель, как вас тут же примутся осаждать толпы назойливых, беспринципных журналистов, пытающихся урвать сенсацию любой ценой. Доведись кому-нибудь из них злоупотребить вашим искренним к нему расположением, какую историю вы поведали бы ему? Если в точности ту, что только что рассказали мне, то, надеюсь, вы в состоянии оценить колоссальный ущерб, который способен нанести ваш рассказ, растиражированный средствами массовой информации на всю Федерацию и далеко за её пределы? Вы ведь офицер, а не безмозглый юнец! Или вам и вправду так не терпится стать известным, что вы готовы поступиться интересами своей Родины? – пристыдил он меня и ушел, пожелав на прощание скорейшего выздоровления.