А смерть классов и вакханалию всеобщего дикого насилия они вполне уж однозначно восприняли, словно бы то была более чем и впрямь неизбежная плата за тот исключительно во всем всеобъемлющий, самых что ни на есть гигантских масштабов духовный прогресс.
И как это, собственно иначе может выйти у тех людей, что нисколько не ведают никакого искреннего и глубокого чувства сострадания, причем ни сердцем и ни душой буквально ко всякому человеческому существу только за то, что оно, точно как и они, тоже передвигается на двух ногах.
Этот общечеловеческий двигательный аппарат их никак так никогда не волновал, раз для них обыкновенный человек неизменно олицетворял собой особый вид социального животного, одиноко и бесцельно бредущего вслед за всеми своими обыденно отягощающими ему душу благостями и горестями.
Облегчить его страдания, дать ему свет и мысль (разумеется, что единую) и было стародавней «светлой мечтой» всех тех, кто попросту погряз в безучастно осатанелом «грызении всяческих философских абстрактов».
Ну, а потому слишком так он далеко отошел от всякой вконец ведь в самой себе закоренелой, кое-кому безнадежно опостылевшей, до чего только во всем неизменно унылой повседневности.
А кроме того, в те действительно наипоследние два-три века до чего и впрямь так много поразвелось всех-то, значиться тех, кто вовсе напросто же впрямь горою стоит за яростное продвижение вперед, вовсе так, значит, совсем не глядя, а чего и что это там вообще собственно находится под теми самыми сколь необъятно большими колесами.
У них теперь, понимаешь ли, все вполне однозначно да и безапелляционно полновластно решал один лишь тот сколь вот непогрешимо безгрешный математический расчет, что был донельзя же всемогущ в его сверхъестественной власти над всяческим реальным житием-бытием.
Ну, а отдельные люди в смете «усовершенствования всеобщего нынешнего мироздания», как некие отдельные самостоятельно мыслящие индивидуумы вовсе-то, уж никак собственно, и не значились.
Ведь нет их (в качестве отдельных разумных существ) на всем белом свете…
Вот чего пишет об этом Федор Михайлович Достоевский в его великой книге «Преступление и наказание»:
«…Началось с воззрения социалистов. Известно воззрение: преступление есть протест против ненормальности социального устройства – и только, и ничего больше, и никаких причин больше не допускается, – и ничего!..