Сорвали, сорвали, в быстру реку бросили?..
Она замерла совсем рядом – и вдруг сняла свой пышный венок, надела на Егора:
– Тебе, Светлояр!
Голова пошла кругом от запаха цветов, а девица жарко шепнула:
– Устреми на меня свой взор, Яр-Хмель! Зажги огнем своим, светлый, солнечный Ярило! Да скорее: Купаленка – ночка маленькая…
– И меня! – ревниво вскрикнула та, что сторожилась пуще всех.
Венок ее упал на траву.
Третья сняла венок медленно, бережно повесила на ветку.
Взявшись за руки, пошли девицы хороводом вокруг ошеломленного Егора. Быстрее, быстрее, ближе, ближе! И уж не мог он различить, где которая, не мог понять, которая прекрасней, которая горячей.
– …Господи! – крикнул Егор, и никто на свете не мог бы объяснить сейчас, то ли призвал он неведомого, то ли слов иных, чтобы восторг свой излить, не мог сыскать.
Уткнулся лицом в землю, обнимая ее. Где красавицы? Где он сам?
Смятые венки. Смятая трава. Звезды смотрят. Тишина в лесу. За деревьями река сверкает.
– Что это?! – заломил руки Егор, бросаясь от дерева к дереву.
Ветви, поддерживая его, молчали, будто заколдованные.
– Что?..
Засветились впереди то ли светляки, то дальние костры. Нет, это свечки горели в руках юных дев, что одна за другой входили в серебряные воды Обимура, снимали венки, ставил! в них свечечки и пускали те венки по течению Тихо было, тихо, тихо-то как… Не шелохнет ветер самой легкой былиночки, не качнет дерево самым малым своим листочком. Не плеснет и волна, словно опасаясь загасить хоть одну свечу. Ведь так испокон веков гадают красные девицы в купальскую ночь о судьбе своей. У которой свеча скорее погаснет, та и умрет раньше. Ох, не любит Судьба, когда ее пытают! Ох, и любит русская душа Судьбу пытать…
Струилась неслышно белая река. Словно от самой луны, от самого края небес текла она, столь чиста и светла была вода ее. И, как в зеркале, отражалось в ней разноцветье венков, трепет огоньков-судеб. А вслед плыли, переливались голоса:
Уж и что это во чистом поле за травонька,
Что во чистом за муравонька?
Она день-то растет, ночь шатается,
По чисту полю расстилается.
Уж и что это во поле за цветики,
Что во чистом за лазоревые?
По зорям они цветут, в день осеются,
С шелковой травою совиваются…
– Господи! – опять воззвал Егор и, не зная, как справиться с тем, что пело в сердце и теснило грудь, ринулся с обрыва.