Переезжать к Тосе с Марфуней – не этично. Куда ж податься? Только во двор с краном и помойным ведром. Приятельница Акакия проявила завидную смекалку и снабдила Кланьку раскладушкой. Самой лучшей раскладушкой на свете!
В первый же день соседка Агафья повела детей на море и пробыла там, как и положено в первые дни, с часу до пяти. И, как положено, чуть ли не до волдырей обгорела. Богатая опытом Тося взялась ее лечить, что положило начало крепкой женской дружбе. С детьми тоже был налажен контакт. Но вернуться дворовой Кланьке никто не предложил.
Медленно и печально Акакий начал знакомить своих подруг с ситуацией в городе. Касалась она количества изнасилованных, умерших, убитых, заболевших и проч.
– Не вооружиться ли нашей бродяжной Кланьке колотушкой что ли? – заволновалась Марфуня.
В один из дней Акакий притащил в дом щенка.
– Я его спас. От забора отвязал.
– Но… блохи, грязь, – засомневалась Марфуня.
– И что? Главное – живой!
Тося не придумала ничего лучше, как организовать щенку гнездо из парадного полотенца Агафьи. Впрочем, скоро она раскаялась и протерла полотенцем полы. Действия ее были четкими и согласованными, потому вопросов не вызывали. Ну, у некоторых разве что только…
– Вы не видели моего парадного полотенца? – горестно вызвала Агафья, вытирая об него ноги.
Вечером Марфуня пропала. Надела платье, надела каблуки, надушилась и ушла.
– Что с ней? – теребила Кланька свои нелепые хвосты.
– А что с ней будет? – Тося медленно пережевывала восьмое яблоко.
К часу ночи Марфуня вернулась.
– Ты где была?
– По бульвару гуляла.
– Ты в уме?!
– А я зря что ли тащила два чемодана??! – угрожающе посмотрела на них Марфуня. – Все эти туфли я зря перла?
Действительно, зачем ей понадобилось два чемодана? Кланька обошлась объемной сумкой. А Тося вообще ограничилась маленьким пакетиком, большую часть которого занимали паспортозаменители. Еще там уместилась зубная щетка, купальник, линзы, футболка, шорты и длинное черное платье. Но платье было с ней недолго, Тося довольно быстро ухитрилась его кому-то подарить…
– А это что?
В руках Марфуня судорожно сжимала свернутый ватман.
– Ничего. Мой портрет.
Выяснилось, что Марфуня тронула за душу пожилого художника, и пять часов он ее самозабвенно рисовал. Результат Марфуня тщательно скрывала, потому что портрет, как позже выяснилось, больше походил на автопортрет.