- Никто не знает.
Вот теперь я точно охренел.
- Живых, которые могли бы рассказать, не остаётся. Никого…
только тела, будто слизью чёрной покрытые. Точнее сперва она как
слизь, но через дней пять твердеет, а тела ссыхаются. Плоть
чернеет. Мышцы стягиваются.
Мумификация?
По описанию весьма похоже. И что мне это даёт?
А ни хрена не даёт. Я в мумиях не специалист.
- Есть пара старых описаний. О том, как чёрное облако накрывает
деревню, а потом исчезает, оставляя лишь мертвецов… к счастью, она
редка.
- Как «Туман»?
Думаю, ему о наших приключениях доложили и весьма подробно.
- Верно мыслишь, - кивнул старик. – Но тогда… тогда всё сочли
несчастным случаем. Мы ведь тоже не заговорённые, что бы там люди
ни думали… разрывы… прорывы… другое дело, чтоб в доме? Дом наш… у
тех же Моровских всё случилось не в родовом особняке, а в
городском. А у нас – тут.
Я даже огляделся.
Комната.
Никаких следов потустороннего воздействия.
- Не переживай, всё убрали давно, - это дед сказал с ехидною
насмешкой. Правда, хватило его не надолго. Он снова сделался
серьёзен. – К нашему возвращению всё было закончено. Хмарь всегда
уходит сама… она просто появляется, а потом исчезает, будто и не
было. Ни следов, ни… ничего. Только мертвецы.
Это я уже слышал.
Мертвецов не допросишь. Или… есть ведь та, которая может. Но она
ничего не сказала… и это что-то значит? Или нет?
- Официальная версия – несчастный случай. Пусть я и твердил, что
это невозможно… прорыв в родовом особняке, где стоит её печать, её…
слово.
- А стоит?
- А то ты не почуял? Кто орал, что ему холодно?
Я орал? Не помню.
- Так холодно. Как на глыбу льда положили, - ворчу в ответ.
- Пол там. Потом можешь сходить, поглядеть. Пол и её печать.
- И клинок?
- И он.
- И убивать меня…
- Не убил же, - пожал плечами дед. – Да, обычно к посвящению
готовятся. Учат. Объясняют, что да как… дар вон раскрывают. Тимоху
я отвёл сам, когда ему шестнадцать было. Танечку в восемнадцать…
оно-то для женщины и не обязательно, но когда такое вот…
Такое.
Вот.
- Признаюсь, не особо верил, что ты выдюжишь… но ничего. Видать,
в отца характером пошёл.
И клянусь, это было похвалой.
Приятной даже.
- Васька тогда словно обезумел. Сперва в ступор впал… честно
говоря, я уж опасаться начал, как бы он вовсе не лишился разума. Он
же ж с Алёшкой всегда дружны были, а в последние годы и вовсе,
читай, неразлучные. И сынов его, как своих, любил… и дочку вот…
крестным стал. Не гляди, у нас тоже имеются… а тут такое. Он
замолчал. Сидел. В стену уставившись. Ни слова. Ничего. Потом слёг
с нервною горячкой. Я к целителям. Те только руками разводят. Мол,
потрясение. Только ждать и надеяться на лучший исход. – передразнил
он. - Да, потрясение. Но он же ж не барышня… Аннушка вон… но
держалась. А Васька… мне ж ехать надобно. Я здесь был нужен. И там.
И как быть? Оставил его в лечебнице, под присмотром Аннушки… ей
тоже тяжко, да только как… детей вот. Запросил помощи государевой,
защиты. Чуял, что неладно оно, неспроста. А сам сюда вот…
разбираться.