Гром это тоже чувствовал, даже сильнее, чем могла бы сделать это девушка, в силу того, что была простым человеком и звериным чутьем не обладала.
Деревня вымирала и ослабевала, но люди здесь оставались в большей степени людьми, чем те, кто уезжал в города и начинал думать и вести себя по-другому.
— Ой! А рыба у тебя откуда, внуча?
Гром приподнял голову, когда услышал этот вопрос, и с интересом уставился на дом, в этот момент сожалея о том, что он не видел девушку за стенами, но ощутил до кончиков волос ее неожиданное волнение и смущение.
Смущение — это очень хорошо.
Главное, что не страх и не равнодушие.
А раз смущалась, значит, было что вспомнить неожиданного, и это ее явно тронуло.
Значит, думала она всё-таки о нем?
Мужчина сам за собой не заметил, как вдруг улыбнулся и чуть прищурился, чтобы рассмотреть через кустарники в лесу и траву в поле старое окошко в той части дома, где, к сожалению, не было видно девушку.
— Я утром проснулась, а у меня стоит таз, полный рыбы, — скромно, но с эмоциями отозвалась Гуля, и снова ее сердце застучало от благодарности и интриги, оттого что она так и не узнала, кто же был ее благодетелем. — Сначала я боялась его трогать, думала, что кто-то дома перепутал или случайно, может, оставил. Но потом пришел местный полицейский и сказал, что я могу ее брать. А сегодня вот что нашла на пороге снова…
Девушка показала рукой на старенький стол, который держался на шатких ножках только молитвами и святым духом, куда она поставила баночки с грибами и вареньем, а бабушки ахнули и довольно зацыкали языками.
— Ты смотри-ка! Уже и ухажер нашелся!
— А чему тут удивляться, Нюр? Внуча-то у нас вон какая видная!
Бабушки закивали головами, а Гуля смущенно опустила глаза, потому что красивой она себя никогда не считала. Напротив, свои ярко-рыжие кудрявые волосы она никогда не любила за то, что они привлекали слишком много лишнего внимания. А внимание она не любила тоже.
— И ведь ты посмотри, какой он скромный!
— Значит, Иван это!
— С чего ты это взяла, Тась?
— Ну а как же? Помнишь, в прошлом году он коня вызволил из болота и никому не сознался в том, что доброе дело совершил, пока его отец не рассказал? Вот и сейчас так!
— А может, Петька?
— Да ну тебя! Он бы как петух утром перед окнами ходил!
Бабульки перебивали друг друга и всё перебирали парней и молодых мужчин, которые еще остались в деревне, а Гром мрачнел с каждым их словом всё больше и больше.