Устин достал мешок с сухарями,
поделил на всех. Кормить нас и не подумали, не дали даже воды.
Женщины собирали снег, чудом задержавшийся около деревьев, отдавали
его детям.
Уснуть не удавалось, ветер
разъярился к ночи, швыряя в нас палой листвой, пробираясь под
одежду ледяными пальцами. Изо рта вырывался пар. Устин непрестанно
кашлял, лицо его было бледным, по лбу стекал пот. Начиналась
лихорадка.
Женщина с грудничком подлезла под
повозку, попыталась накормить малыша. Видно, молока от голода было
совсем немного. Ребёнок заходился плачем, успокаивался ненадолго и
принимался заново кричать. Мать сняла с головы платок, принялась
пеленать младенчика в сухое. Сверху обернула шалью, уже подмокшей,
но всё же тёплой. Расстегнула короткий тулупчик, прижала дитя,
стараясь согреть своим теплом. Позади неё жались друг к дружке
старшие ребятишки.
- Как тебя зовут? - пересел я к ней
поближе.
- Нюся, - ответила та, недоверчиво
поглядывая на меня.
Я расстегнул свой тулуп и протянул
ей:
- Держи, не то околеете к утру.
- А ты как же? - изумлённо смотрела
она на меня.
- Дай мне свой тулупчик, как-нибудь
перебьюсь.
Она не стала спорить и отказываться,
быстро разделась, завернулась в мою одежду, протянув мне свою. Как
мог прикрылся от холода.
Мой тулуп был велик даже мне.
Женщина, прижав к себе грудничка, завернулась в него, как в широкое
одеяло. Под полами устроились старшенькие, положив головы матери на
колени. Скоро всё семейство задремало.
- Дурак, - глядя на меня, процедил
солдат, которому выпал жребий охранять нас, - помрёшь от своей
жалости.
Отвечать ему не стал, отвернулся к
телеге и попытался хоть немного поспать. За ночь сомкнуть глаз так
и не удалось. Слишком тревожно было на душе, а холод донимал с
каждым часом всё сильнее.
Под утро, вконец окоченев, я
поднялся и принялся разминаться, чтобы разогнать кровь и хоть
немного согреться.
- Чего ты тут пляшешь? - приблизился
ко мне хмурый вояка.
- Греюсь, - ответил я, зубы
отстукивали дробь, тело стало непослушным.
Нюся, открыв глаза, встрепенулась,
подняла детей, забрала свой тулупчик и протянула мне мой.
- Возьми, мы согретые, сам не
помёрзни.
Теперь уж и я отказываться не стал,
покрепчавший мороз знобил тело, казалось, добрался даже до
позвоночника.
Проснулись остальные под окрики
солдат, и снова потянулась дорога. Устин раздал нам по два сухаря,
все понимали, скудный провиант, доставшийся чудом, надо растянуть
до города. Даже дети не просили добавки, шли обсасывая и понемногу
обкусывая свои крошки, растягивая удовольствие. Собирали по
обочинам слежавшийся снег, хотелось пить. Женщины отдавали его
детям. Конвойные закрыли на это глаза, понимая, что по-другому мы
до города просто не дойдём.