Огайра встряхнул головой, отгоняя шальные мысли. Напомнил себе, что женат. Потом вспомнил перекошенное злобой лицо Тары, поморщился. Напомнил себе, что он отец, что Юна почти ровесница Китэрии и пошёл подтягивать к берегу ладью.
В небе прямо над ними кружили гаргуфьи, но поливать их горячим водопадом и не думали: видели, что путники явились к ним в сопровождении этэри, а значит не враги.
Лилулай усадили в лодку первой. Потом разместили Истана, поддерживающего Круста и самого Огайру. Виху залезла в ладью предпоследней, а Таймар, зайдя по колено в озеро, принялся толкать их с мели. И лишь когда течение подхватило судно и понесло вперёд, к висячему острову, он запрыгнул к ним.
– Э-э, поосторожней, – пожаловалась виху, когда ладья накренилась под тяжестью княжеского тела. – Не утопи нас.
– Разве это не какая-нибудь волшебная лодка, которая не позволит этэри утонуть? – шутливо спросил он, и маг отметил, что настроение у князя впервые за этот поход на редкость мирное. Таймар, в отличие от остальных, наслаждался холодным ветром, подставляя ему широкое довольное лицо и щурил глаза.
Все участники похода немного выдохнули и великодушно отвернулись от смущённой Китэрии, которая стойко сносила княжеские ласки, дабы не провоцировать нового гневного приступа. Он усадил девушку к себе на колени и ревностно обнимал, согревая своим теплом.
4. Глава 4 Таймар
Смотреть, как они молчаливо осуждают Китэрию было невыносимо. Конечно, Таймар понимал, что её покорность была призвана упредить очередную трагедию. И всё же он поддался на её мольбы и на миг потерял голову, забыв, что они не одни. Её губы были такими холодными и влажными от слёз, тело вздрагивало, обдавая его запахом страха, и всё-таки он желал её нестерпимо сильно, до судороги. Позже, когда Китэрия доверилась князю и уснула на его руках, он и вовсе поплыл. Чувство это было опасным, и всё же Таймар отдался ему безоглядно. Он больше не проявлял слабости на людях, но лилулай от себя не отпустил, оправдываясь тем, что не мог позволить ей мёрзнуть.
Так они и плыли по горгуфьему озеру в обнимку. Он подставлял изнемогающее от желания тело холодному ветру, она – прятала лицо, уткнувшись в его грудь. Все остальные демонстративно отворачивались, делая вид, будто любуются красотами.
Князю было на них плевать. Плевать на задыхающегося от праведного гнева брата, плевать на Нэвру, глядящую как-то обиженно, на шокированного всем происходящим Огайру. Единственная женщина, имевшая для него значение, была сейчас рядом, прижималась своим хрупким телом к его груди, даря надежду. И делала она это до тех пор, пока ладья не причалила к небольшому выступу у исполинского столпа.