— Положи на место! — раздался шипящий голос.
От неожиданности я подпрыгнула. Щелкнула тетива, болт ушел в кусты, стрелок в очередной раз промахнулся. На ладонях Вита вспыхнули языки агатового пламени. Один Рион остался безучастным, он продолжал смотреть на разрушенную чашу и даже голову не повернул.
Из-за старого дерева, на котором давно уже высохла половина ветвей, вышел невысокий кряжистый мужчина в крестьянской одежде. Странный мужчина. Я бы назвала его молодым стариком, если бы меня кто-то спрашивал. Его лицо, почти без морщин, казалось едва ли не детским, а волосы незнакомца были полностью седы. Он поднял руки, показывая, что не вооружен.
— Не думаю, что разумно что-либо уносить отсюда. Даже камни, — сказал мужчина. — Я отшельник по воле Эола[1] и не причиню вам зла.
Михей опустил арбалет. Вит был не столь легковерен, черное пламя продолжало танцевать на его ладонях. Рион рассматривал светлые камни с таким видом, словно узрел пришествие Эола и его ближайших сподвижников.
— Что ты здесь делаешь? — напрямую спросил чернокнижник.
— Живу. И приглашаю вас разделить со мной кров и ужин. Близится ночь.
— Мы согласны, — ответил за всех Рион. Он не прикоснулся ни к оружию, ни к магии. — Давайте уйдем. Не хочу здесь находиться. — И, обращаясь к вирийцу, добавил: — Остынь, убить его всегда успеем.
Обитал молодой старик в лачуге из грубо сколоченных досок, построенной не иначе как им самим примерно в варе от скита. Честно говоря, строитель из богомола оказался так себе, жилище больше походило на сарай, в котором постеснялись бы жить даже козы.
— Смирт[2] я здешний, Теиром кличут, — проговорил отшельник, присаживаясь на чурбак, заменявший ему стул. — Вот уж не думал магов здесь увидеть, — служитель повесил над огнем котелок и стал раздувать угли. — Ваше племя к нам калачом не заманишь. Откуда такие смелые будете?
Я огляделась и, не найдя второго чурбака, села прямо на земляной пол. Одна комната, очаг, тряпье у дыры в стене… о, простите, постель у окна, храмовое изображение Эола в углу, воняющие жиром свечи. С потолка свисали вязанки трав и плетенки лука и чеснока, они были настолько старыми, что не проросли только по причине своей давнишней бесславной гибели.
В отличие от своего грязного нищего жилища, сам служитель выглядел хоть и бедняком, но бедняком опрятным. Одежда старенькая, но все прорехи аккуратно заштопаны, крепкие боты на ногах, волосы седые, но чистые.