Палермо торговал наркотиками.
В ассортименте Палермо была наркота на всякий вкус и на всякий кошелек.
Здесь мог найти, чем «поправиться» ощутивший прелести ломки приверженец морфия, случайно оказавшийся вдали от спасительной дозы.
Тонконосый кокаинист, закатив истерику в одном из домишек, отведенный к тому, кто «в теме», находил свою спасительную дорожку.
Приверженцы герыча редко забредали в Палермо, но уж коль с ними приключалась вот такая беда – остаться без очередной порции, убивающего не по дням, а по часам, яда, ну что ж, для него тоже отыщется нужный пакетик с порошком.
Но не эти «изыски» были основным источником дохода Палермо.
Посёлок варил «ширку».
Тот, кто по какой-то причине не мог или не хотел варганить вонючее варево, забивал гильзы «Беломора» «планом», держал в углах комнат мешки с маковой «соломкой».
Избежать вовлечения в общий «бизнес» не удавалось никому.
Разве что, очертя голову, бросив все, бежать из посёлка.
Но куда ты убежишь?
Кому и где ты нужен?
Как бросить убогий, но все-таки свой домишко?
Конечно, были те, кто искал другой жизни.
Были и те, кто жизнь эту в итоге обретал и вспоминал прошлое, как страшный сон, а чаще и вовсе старался забыть.
Но таких смельчаков было мало.
Очень мало.
Пальцев на руках хватит, чтобы их пересчитать.
Чаще, годам к тринадцати, а иногда и раньше, каждый мальчишка в Палермо успевал ощутить и распробовать восторг «прихода» и с нетерпением стремился к повторению.
Благо, ширка, варганящаяся на примусах отцами, а чаще матерями, всегда была под рукой.
А нет ширки – можно сожрать полстакана маковой соломы или пыхнуть косячок. Находящийся в «бейте» родитель, и не заметит пропажи.
Поколения «ширковаров» сменялись часто.
Очень часто.
Как правило, мужчины редко доживали до сорока.
Умирали они в страшных мучениях, гния заживо, вынимая из десен выпадающие зубы.
Но, разве юного бесшабашного «торчка» остановит смерть в далекий сороковник?
Сорок – уже пожил и нажился.
Кто думает о сорокалетии в пятнадцать?
И сыновья, к двадцати ставшие законченными наркоманами, занимали места отцов.
Женщины: жены, матери и дочери, не видевшие и не знавшие от самого рождения другой жизни, считали, что это и есть норма.
Что участь женщины – молчаливо сносить побои, убирать блевотину после пережравшего соломы торчка, на нюх определять качество плана и гнать самогон для себя.