— Где Сенька? — спросила я у папы, не заметив в гостиной сына.
— У себя, — пожал плечами отец. — Рисует.
— Опять?
— Снова, — вздохнул он и открыл холодильник. — Ты борщ будешь?
— Буду, — кивнула я и, помыв руки на кухне под краном, отправилась в комнату к сыну.
Тот, как и сказал отец, что-то рисовал. Пристроил мольберт прямо у окна и направил свет от настольной лампы таким образом, чтобы комната приобрела причудливые и даже мистические формы.
Я коротко постучала в косяк двери и мягко улыбнулась:
— Привет. Ты занят?
Сенька выглянул из-за мольберта, сдунул со лба модную длинную челку и с кислым видом вернул измученную улыбку, замечая очевидное:
— Ты долго сегодня.
— Наш Логан сломался.
— Я так и подумал, — сын бросил на меня загадочный взгляд, а после негромко зажужжал моторчик инвалидного кресла, и он, ловко обогнув мольберт, выехал на середину комнаты.
Через месяц моему сыну исполнится семнадцать лет, но он выглядит таким худым, бледным и хрупким в объятиях инвалидного кресла, что верится в это с трудом. Пройдет год, и он станет совсем взрослым, но все еще беспомощным, и осознание этого каждое мгновение бьет стрелой по чуткому материнскому сердцу.
У Сени с рождения стоит диагноз – детский церебральный паралич. Он родился намного раньше положенного срока, совсем слабый. Врачи и не надеялись его выходить, но он вопреки прогнозам выжил и вырос. Жаль, что только в интеллекте, ведь самое страстное мое желание – увидеть, как он однажды пройдется босиком по зеленой траве своими ногами – так и остается призрачной надеждой.
Мне часто говорят, что я гневлю Бога.
Возможно, так оно и есть.
— У вашего сына сохранены все когнитивные способности, он может сидеть, отсутствуют приступы эпилепсии. Что вам еще надо при вашем диагнозе, женщина?! – возмущаются часто врачи. — Вы должны радоваться тому, что имеете! Арсений у вас такой молодец.
И я радуюсь. Киваю всем этим важным теткам из нашего реабилитационного центра и улыбаюсь, как дурочка, потому что во многом то, что есть сейчас – это и их заслуга тоже.
— Ты ужинал? — спрашиваю у Сеньки, когда тот, деловито объехав меня, подъезжает к стеллажу, где хранятся его рисовальные принадлежности.
— Угу.
— Что-то не слышу я в твоем голосе уверенности. Мне пойти у деда спросить?
— Мам, я не голоден, — бурчит он, не вынимая головы из коробки с красками.