– Ваших показаний суду недостаточно,
Ван Ганидзе, - с лёту ответил я, и, видимо, порвал очередной
шаблон: глаза у того выкатились, рот начал закрываться и
открываться как у рыбы. А Эр Патер, почему-то удостоив меня злобным
взглядом, громко покашлял, после чего постучал по
кафедре.
– Что значит… недостаточно? –
пролепетал растерянный купчина.
– А то и значит, товарищ
Ганидзе! – при слове «товарищ» он вздрогнул, будто бы его обдало
током. Я же продолжал говорить, но теперь я не просто стоял в своём
уголке под конвоем, я вышел на середину зала и начал там ходить. –
Моё слово против вашего, Ван! А я скажу, что видел, как вы
проглотили на кухне этот кошель, и что, вам теперь должны разрезать
живот, чтобы посмотреть, а там ли он? – нокаут! Ван Ганидзе,
придавленный моей наглостью и логикой, так и сел на своё место,
покуда в суде раздались первые нерешительные смешки. Я стоял спиной
к кафедре, но даже так я слышал чей-то скрип зубов, а так же
шепоток: «Закуйте в кандалы эту погань, чтобы даже рта не смела
открывать!» Хм, а разве мои уши такие чувствительные? Я даже могу
сказать, что шептал Ар Густаве, а Эр Патер ему и
ответил:
– «Божий суд нельзя прервать безволи
Бога, Эр Густаве. Притормозите!»
Между тем купца растолкали, ему что-то
шепнули в ухо, и он мгновенно налился кровью и
подскочил.
– Да что мы слушаем эту стеллингскую
тварь без имени (опаньки!), на виселицу её!
– Ван, а что вы так
злитесь?
– Что я так злюсь?! Да как ты вообще
посмело прировнять моё слово к твоему! – брызгая слюной и тряся
кулаком, он был грозен. И, надо сказать, к нему начали перетекать
симпатии зала, который тоже начал подниматься ему в
поддержку.
Упс, не учёл. Да, это из серии, если яйца
начнут учить петуха и курицу, как их надо делать… Блин, забыл, что
до демократии ещё дойти этому обществу надо. А, ладно! Помирать,
так с музыкой! Идём ва-банк!
Да-а, Ван
Ганидзе? Возможно, я и стеллингское отродье, но скажите мне, люди
добрые… Товарищи! – в очередной раз это слово возымело волшебный
эффект: фокус внимания снова оказался на мне.
Что бы вы
сделали, своруй вы тысячу мер золота, а? Неужто бы остались бы в
этом занюханном городишке с дрянными дорогами?
Оу,
страйк! Вот это плюха! Ганидзе синел, краснел, зеленел, белел,
косился на Патера, а тот сделал вид, что он тут ни причём; зато вот
Ар Густаве кре-епко так задумался. После чего посмотрел на меня
так… загадочно, я бы сказал.