– С тобой всё будет хорошо, – уверенно говорю я, – иначе не может быть. Знай, что мы с сыном тебя ждём. Я буду думать о тебе каждую минуту. Кто знает эту истинную связь, вдруг я смогу дотянуться до тебя, если будет нужно.
В голове мелькают слова «помочь», «поддержать». Но вслух я их не произношу. Какая от меня помощь? Вот если бы в сложную минуту я могла на расстоянии передать ему часть своей силы. Но такое, увы, только в сказках бывает.
– Моя храбрая девочка, – шепчет Роу, крепче прижимая меня к себе, он и без слов понял, что я имею в виду. – Такая отважная, что готова броситься на помощь. Ничего плохого со мной не случится, пока ты меня ждёшь.
*****
Потом я вместе с Лерой стою на воротной башне, глядя вслед поднимающемуся на холм отряду. Я знаю, что Роу чувствует мой взгляд, но не оборачивается – нельзя, и у нас в Хорнии, и здесь в Чампии – это общепризнанная дурная примета. А я стараюсь запомнить каждую мелочь, каждое его движение. Даже когда он уже далеко, и я не могу разглядеть, воображение дорисовывает мне моего сильного, любимого и очень страстного мужа. Это несложно, потому что волны нашего недавнего слияния всё ещё бродят внутри меня, лаская каждую клеточку моего тела. И этим ощущением я делюсь с удаляющимся мужем. А потом отпускаю его.
Лера зовёт меня внутрь, заметив, что я продрогла. Следую за ней с сожалением, как будто мои шаги по крепостной стене от воротной башни тоже увеличивают расстояние между мной и мужем.
Мне предстоит ждать, вот только сколько? Месяц? Два? Ждать и переживать каждую минуту, а вдруг именно сейчас он в опасности.
О том, что опасность внутри крепостных стен может грозить мне, в тот момент я не думаю.
*****
Прошло немногим больше месяца.
– Госпожа, – задыхаясь от быстрого бега, частит Алита. – Я сказала, как вы велели, но он сам идёт сюда.
Она не успевает договорить, как безо всякого предупреждения дверь распахивается и на пороге появляется Вихо. Одно движение кисти, и Алита, послушно выскакивает за дверь, успев бросить на меня жалобный взгляд. А он падает в кресло, но не разваливается в нём, а напротив, чуть наклоняется вперёд. И его лицо оказывается на одном уровне с моим. Я стою перед ним, как напакостивший ребёнок.
– Третий день ты сказываешься больной, – утробно рычит он, и видно, что это он ещё сдерживается. – Но что-то незаметно, чтобы тебе было плохо. Первые два я давал тебе время привыкнуть, погоревать, прийти в себя. Но ты злоупотребляешь моей добротой.