Современный Евгений Онегин - страница 40

Шрифт
Интервал


В трамвай садится наш Евгений
О, бедный, милый человек!
Не знал таких передвижений
Его непросвещенный век.
Судьба Евгения хранила,
Ему лишь ногу отдавило
И только раз, толкнув в живот,
Ему сказали: “Идиот”!
Он, вспомнив древние порядки,
Решил дуэлью кончить спор,
Полез в карман…
Но кто-то спёр
Уже давно его перчатки.
За неименьем таковых
Смолчал Онегин и притих.

Вот какой был Ленинград и каким он стал теперь: плохим, некультурным, грубым и в каком неприглядном виде он предстал перед бедным, милым Онегиным. Вот каким представил Ленинград и ленинградцев пошляк Хазин»[74].

Как видим, пронизанный партийным политическим пиаром образ советского пародиста в 1940-е гг. вполне мог сближаться и даже совпадать с образом советского диссидента 1950–1970-х гг. Тем не менее пародисты в СССР не переводились во все времена, хотя некоторые из них, к сожалению, мало чем отличались от литературных цензоров.

Литературная пародия, лишенная партийной директивности, но близкая к хамоватой цензурной цепкости, продолжала существовать в советские «застойные» времена, к примеру, в творчестве известного литератора А.А. Иванова. Творческий метод написания пародий у А.А. Иванова можно было назвать цензурно-редакционным, хотя для смягчения общего читательского впечатления от проделываемых травестийных трюков именовался он иногда поисковым. Основной принцип его действия был прост. Найдет А.А. Иванов, бывало, какой-нибудь несовершенный или не совсем удачный стишок у собрата-поэта, к примеру – такой:

Нет у меня Арины Родионовны
И некому мне сказки говорить.
И под охрипший ящик радиоловый
Приходится обед себе варить.

И тут же пишет небольшую пародию по этой теме:

Нет у меня Арины Родионовны,
И я от бытовых хлопот устал.
Не спится, няня. Голос радиоловый
Мне заменил магический кристалл.
Грущу, лишенный близости старушкиной,
От этого недолго захандрить.
Нет у меня того, что есть у Пушкина,
И нечего об этом говорить.
Нет Кюхли, нет Жуковского, нет Пущина,
Нет Дельвига! Не те пошли друзья.
В Большой энциклопедии пропущена
Красивая фамилия моя.
Мои рубашки в прачечной стираются,
Варю обед, сажусь чайку попить.
Никто меня, видать, не собирается
Обнять и, в гроб сходя, благословить.
Поэтому-то я готовлюсь к худшему,
К тому, что не оценят, не поймут…
А впрочем, что ни делается – к лучшему:
Меня, по крайней мере, не убьют