любимого" адепта. Видимо, всё необходимое было написано на лице, потому что Хьюго без дополнительных указаний присел передо мной на колени и положил свои, раскрытые вверх, ладони мне на бёдра.
Взгляд прошёлся по обнажённой груди, что виднелась между по́лами форменной рубашки. Для себя я неожиданно подметила, что оно изменилось до неузнаваемости за время летних каникул.
«В конце прошлого года Хью был жилист и худ, сейчас же набрал массу и раскачал мышцы. Приятно смотреть стало!»
Шаловливые ручонки, не спросив разрешения у головы, сами потянулись и дотронулись до голой, тёплой кожи. Хьюго вздрогнул, но не отпрянул, наоборот, поддался ближе, чтобы усилить ощущение прикосновения – будто сам не верил, что я касаюсь его так открыто. Я же, призвав силу, проверила его состояние, чтобы меня не заподозрили в домогательствах к подопечному. Жёлто-зелёный свет прошёлся по телу Брайта, и я печально вздохнула.
«На его ауре опять тёмные пятна. Сколько ни вывожу они вновь и вновь возвращаются. Кто ж тебя так "любит", сопля, что постоянно проклинает? Хотя причина может и не в нём? Надо капать глубже! Откуда он постоянно приносит эту дрянь? Дом, бордель, компания завистников, брошенные после одной ночи воздыхательницы?»
— Сейчас я сниму свои логры и поставлю новые, – поясняла я как ребёнку следующие манипуляции. Уверена он и так догадывался, что злиться сейчас не стоит, но я должна была предупредить, чтоб не дёргался.
Дотянувшись до правого предплечья, я призвала силу и потянула браслет с бусинками на себя. Логр нехотя отпустил временного хозяина и тут же был возвращён на моё запястье. Стараясь действовать аккуратно, я потянула форменную рубашку вниз, обнажая предплечье и замерла. Под белой тканью, прямо на плече, был спрятан рисунок звезды. Такой же необычной, что была на моей шее… и пояснице… и ещё много где.
«Вот только мои звёзды на теле, напоминающие розу ветров, составляли созвездие, а что Хьюго хотел сказать своим рисунком?»
Вскинув голову, я бросила мимолётный взгляд на адепта, и тут же перевела глаза на его молчаливо сидящего в кресле отца. Но Антуан Брайт совершенно спокойно сидел в кресле и, поставив локти на колени, упирался подбородком в замок из рук. Аристократ вообще никак не выказал эмоций на увиденное – глаза остались спокойными, брови гневно не сошлись на переносице, даже дыхание осталось ровным.