– Да, господин виконт, – истукан в ливрее поклонился и вышел, даже на Готти не посмотрел.
– Как же скучно вращаться средь бессмысленных рыл, – посетовал господин виконт, – проглядевший собаку от рожденья бескрыл…
– Врряв, – донеслось из-под стола. Котик не возражал, а докладывал о приближении нового лица, и лицо это было изрядно похудевшим Маркусом.
– Малыш, – просиял он, – ты так рано проснулся!
– Разве? – удивился Валме и небрежно коснулся талла. – Я загадал на того, кто войдет в эту комнату первым, не считая прислуги, само собой. Вошли вы, я счастлив, но шадди мне все равно нужен.
– После завтрака, – отрезал Маркус. – Нам есть о чем поговорить, более того, мне есть о чем поговорить с регентом, и желательно сегодня.
– Бедный регент, – Валме слегка прищелкнул пальцами, приглашая Готти перейти к обнюхиванию. Дядя даже не вздрогнул, он вообще оказался отважным. Это надо было додуматься – остаться с Фердинандом, причем бесплатно и почти до конца!
«…я точно запомнил мгновенье, когда захотел стать артиллеристом. Батарея отбила очередную атаку, третью или четвертую, бергерский капитан, его убило через четверть часа, доложил, что, несмотря на холодный ветер, орудия опасно нагрелись. Маршал кивнул и отдал приказ для увеличения частоты выстрелов заряжать, не баня стволов. Капитан пытался возражать, фок Варзов его оборвал, бросив, что не намерен беречь пушки для дриксов. Пусть рвутся, но сперва из них следует выжать все и более. Офицер отдал честь, он все понял, мы все понимали.
Бергер убежал, и стало неимоверно тихо. Отчего-то я вспомнил, что в книгах, которые я начал читать в Лаик, в подобные минуты очень много говорят, однако маршал молчал, молчали все – фок Дахе, племянник маршала полковник Гельбраузе и двое пожилых ординарцев. Фок Варзов смотрел на флаг корпуса, который мы могли видеть, хотя прорваться к нему вышло бы разве что у кирасир; впрочем, прорываться никто не собирался, а ведь такая возможность полчаса назад у нас имелась.
Батарею тогда еще не отсекли, ее успевали вывезти, однако несколько часов до темноты были важнее и пушек, и артиллеристов, и всего корпуса. Не буду лгать, тогда я об этом не думал, кажется, я не думал вообще. Пороховой дым медленно, очень медленно рассеивался, он был удивительно бел, много белее снега, казалось, с небес сорвали облако и бросили нам в лицо – странное чувство… Потом впереди завыла труба. Я не успел заучить сигналы дриксенской Горной армии, но он мог означать одно – конец передышки…»