- Блин, стул нужен - пробурчала себе под нос, с тоской глядя на недосягаемую бутылку. Хотела было развернуться и пойти к столу за четвероногим другом для увеличения роста, но не тут-то было. Неожиданно горячие руки обхватили меня за ноги и подняли над землёй.
- Эй, придурок, а ну, быстро поставь меня туда, где взял - запищала, но этот даже не пошевелился.
- Доставай уже чего хотела, тогда опущу! - прорычал голос снизу, и я решила не задерживаться, схватила бутылку и постучала парня по плечу.
- Опускай, - отдала команду, а когда почувствовала под ногами твёрдую почву, добавила язвительно, - хлюпик!
- Чего? - моментально вспыхнул, но тут же замолчал, и принялся смотреть на меня внимательно, словно изучая.
А я только заметила, что его руки никуда не делись: они переместились на мою талию и пытаются хозяйничать там. И вместо того, чтобы оттолкнуть негодяя, вспоминаю тот поцелуй в подсобке, когда он набросился, не дав даже договорить. От нахлынувших воспоминаний щёки обдаёт жаром, а мысли начинают путаться от абсолютно противоречивых желаний. С одной стороны, я хочу накричать на Арсения, оттолкнуть и отчитать, как следует за произвол. А с другой, понимаю, что не против повторить то, что произошло тогда между нами. И парень словно читает мои мысли, наклоняется медленно, обжигая моё лицо горячим дыханием. Я прикрываю глаза в предвкушении чего-то особенного, и подаюсь вперёд навстречу искушению. Но, увы, ничего не происходит, а вместо этого я слышу то, чего никак не ожидала.
- Доченька, я дома! - доносится из прихожей голос мамы вместе со скрипом двери.
Я отталкиваю Астрова и одновременно сама резко отпрыгиваю от парня, спиной упираясь в кухонный шкаф. Это происходит буквально за пару секунд до того, как на пороге кухни появляется моя мать. Она широко распахивает и без того большие глаза, видя стоящего к ней спиной парня. Арсений тоже не сразу приходит в себя, медленно разворачивается и смотрит в сторону дверного проёма.
Думаю сейчас только об одном: хоть бы мама не заметила моих пунцово-красных, горящих жаром щёк. А если и заметит, пусть не догадается, почему они стали такими.
Только в сорок лет люди видят и понимают гораздо больше, чем в двадцать. А потому родительница медленно сводит брови к переносице и прожигает нас двоих гневным взглядом.