– Слушай… – наконец произнес он. – Даже если… Если ты прав, и нет мышиной королевы, то все равно ведь красота в мире есть. И мы тоже ее создаем. Я ведь тебе об этом говорил. Мы передаем эту красоту дальше, на сотни лет вперед. Разве это теперь для тебя не важно?
– Важно, наверно… Но что, если потом окажется, что все это мы делали зря? И через сотни лет люди уже не будут считать наши рисунки красивыми. Вдруг будет как с той же мышиной королевой: сначала верили-верили в нее, а потом перестали…
Хильдеберт потер ладонями лоб. Способов вывести парня из упаднического настроения и вновь вдохнуть жизнь в его работы больше не находилось. Кроме, пожалуй, одного.
– Знаешь, что я решил? – заговорил он. – Я хочу подписать эту рукопись.
– Подписать?
– Да. Поставить в конце свое имя как иллюстратора. Знаю, так обычно не делают: это вроде бы как проявление гордыни… Но это моя лучшая работа… – он помолчал. – Наша лучшая работа. У тебя впереди еще наверняка множество манускриптов, которые ты будешь иллюминировать. Но пока что – это твой первый и лучший опыт. И если захочешь… И если постараешься и снова будешь рисовать, а не чертить по пергаменту, я напишу и твое имя тоже. Рядом со своим. Хочешь?
– Не знаю… Хочу наверно… – протянул Эвервин, однако никакой радости Хильдеберт в его глазах не заметил.
– Вот и ладно, – пробормотал он. – Подумай еще над этим. И… До конца дня можешь порисовать просто для себя. Что захочешь.
– Как скажете.
Весь остаток дня Эвервин просидел в своем углу. Ворочался, вздыхал, кажется, о чем-то размышляя.
А вечером Хильдеберт с немалой тревогой обнаружил, что табличка ученика так и осталась пустой.
* * *
Вздох. Невесомое прикосновение. Мимолетное движение где-то рядом. Тепло. Легкое давление, словно на грудь положили что-то. Темнота, тишина…
Хильдеберт спал глубоко, без всяких сновидений. Странные ощущения лишь изредка скользили по его сознанию и тут же растворялись, не позволяя разуму ухватиться за них.
С первыми лучами солнца иллюстратор, однако, заворочался, просыпаясь. Повернул голову, лениво приоткрыл глаза…
И с криком подскочил на постели, инстинктивно вскидывая руки в защитном жесте: буквально вплотную к его лицу вольготно расположился розоватый нос с пышными усами.
– Ах ты гадость!
Мышь, напуганная воплем, в панике понеслась по мастерской, умудряясь перемещаться едва ли не по стенам и подпрыгивая на высоту, в несколько раз превосходящую ее рост.