Дима пробыл у Алёши полчаса. Провожая его из квартиры, Соня обратила внимание, что мальчик уходит сильно опечаленным. «Бедные дети, – подумала она, – как остро переживают болезнь друга». Ей невдомёк, что опечален он совершенно иным. Об их разговоре она не могла знать. А если и узнала бы, всё равно ничего не поняла. Что можно понять из мальчишеского диалога:
– Где ты прятался в тот день? Я тебя искал повсюду…
– Я не прятался. Меня там не было.
– Как не было? После считалки вы все побежали прятаться в саду…
– Я побежал в дом. Мне приспичило, я побежал мочиться.
– Значит, тебя в саду не было?.. Всё произошло по твоей вине! Я искал тебя… – Алёша выкрикнул эти слова со злобой, испепеляя друга враждебным взглядом.
– Что? Я виноват, что ты упал в обморок? Что ты несёшь?! Я вообще не в курсе, что произошло тогда. Придурок!
Дима выскочил пулей из квартиры, хлопнув дверью. Злость, досада, непонимание друга разозлили его, причиняя нестерпимую боль. Как же так! Пришёл навестить, а получил незаслуженное обвинение.
Пропив назначенные врачом таблетки и немного окрепнув, Алёша вернулся в школу. Одноклассники обрадовались его приходу, но вскоре стали замечать, что друг их изменился с недетской силой. Прежде общительный и весёлый, мальчик превратился в настоящего буку – подолгу молчал, неохотно отвечал на вопросы, а учительниц окидывал неприлично фотографирующим взглядом, словно хотел что-то понять или выведать нечто важное для него, дойдя до такой дерзости, что сверлил их глазами, словно буравчиком, пытаясь сквозь одежду увидеть то, что скрыто от посторонних…
Дома вёл себя неоднозначно. С матерью он дружил всегда, между ними тянулась не заметная стороннему взгляду нитка, и нитку эту он ощущал постоянно, как некое упругое и живительное соединение своего пупка с материнским, и знал, что она эту нитку тоже чувствует, оттого и тон его с ней, впрочем, как и её, отличался им обоим присущей чувственностью, которая может быть у любящих людей, понимающих друг друга без слов. Это биологически родственное притяжение усиливало тягу взаимных сердечных отношений, что, однако, а он это знал точно, не всегда бывает у самых что ни на есть кровных сердец. Утробная жалость, смешиваясь с любовью к матери, скрывалась в нервных волокнах этой животворящей чувственной нитки.