- Из своего кармана, что ли? – нахмурился Петр.
- Бывает, что и из своего кармана, - признался Колычев. – Нам, конечно, кое-какие фонды отпускают, но тут как с получкой: иной раз по нескольку месяцев дожидаться приходится. Всё, пошли. Степановна рано спать ложится. Не хочу будить женщину.
Они вышли из угро и повернули направо по скверно замощенной улице.
- Далеко идти? – поинтересовался Елисеев.
- За четверть часа неспешной походкой управимся. У нас город хоть и губернский, да не сказать, что большой. Не Москва и не Питер.
- А сколько народа живёт?
- Да кто ж его считал толком? Тыщ семьдесят, пожалуй, наберётся, да мильон в самой губернии. И на всё про всё нас - дюжина работников в губрозыске. Хоть порвись!
- Много работы?
- До хренища! Скоро на своей шкуре прочувствуешь.
- Поскорей бы, - честно сказал Елисеев.
Они подошли к деревянному домику самого что ни на есть деревенского вида. Забора вокруг не было.
- Мы на месте, - произнес Колычев. – Дорогу запомнил?
- Да чего тут запоминать?
- Оно и верно. Почти всё прямо. Но я так, на всякий пожарный, уточнил.
Колычев постучал в незакрытое ставнями окошко.
- Степановна, открывай! Дело есть!
В доме кто-то зашевелился-заворочался. Открылась дверь, и на крыльцо вышла укутанная в серый шерстяной платок бабулька. Она прищурила подслеповатые глаза.
- Борька, ты что ли?
Только сейчас Елисеев узнал, что его сослуживца зовут Борисом.
- Я, Степановна. Гляди, какого постояльца к тебе привёл, - похвастался Колычев.
- Что ж на пороге стоите? Заходите. Гость в дом, бог в дом.
Колычев подтолкнул Петра локтем, и они зашли внутрь вслед за старушкой.
- Башку береги, - посоветовал Борис. – Тут притолоки низкие.
Они вошли в избу, освещенную коптящей лампой.
- Представишь гостя? – спросила Степановна.
- А то! Прошу любить и жаловать, - заговорил Борис. – Это наш новый сотрудник, зовут его Петром, а фамилия Елисеев. Хочет у тебя остановиться.
- Я не против, пущай остаётся. А на сколько? – снова прищурилась подслеповатым глазом женщина.
- Да пока на улицу не попрешь, - усмехнулся Колычев.
- Скажешь мне! – погрозила пальцем Степановна.
Она подозрительно уставилась на Елисеева.
- Пьёшь?
- Нет, Марь Степановна. Тверезый я, - сказал Петр.
- Это хорошо, - обрадовалась женщина. - Я винища на дух не переношу и в доме видеть его не желаю. А если с девками загуляешь, так сюда без моего разрешения не води. Я блудничать не дозволяю.