— Олег Игоревич, пожалуйста! У меня маленькие братик и сестричка, я не могу их бросить. И мама у меня больная! Ну неужели у вас сердца нет совсем? – лепечу ему это, рыдая крокодильими слезами, но, похоже, на этого майора моя игра уже не действует. Вот вообще никак. Даже на капельку не верит.
Он смотрит на меня как камень, и ни одной эмоции нет на его лице. Серьезен и собран. Мои слезы на него не влияют. Жалко. От этого и правда реветь хочется.
Огнев подходит ко мне так близко, что у меня дыхание спирает.
— Значит, мать все-таки есть?
Прикусываю губу. Черт. Промашка тут вышла.
Опускаю глаза. Он не верит мне и сейчас просто насмехается.
— Нет. Нету. Умерла три года назад. Это правда.
Блин. Я так сильно хотела его разжалобить, что случайно забыла уже, что говорила изначально.
Майор пристально смотрит на меня. Точно сканер, блин.
— Адрес, где живешь, вспомнила, актриса?
Мотаю головой.
— Нет! Не вспомнила! – ору на этого мента, но быстро затихаю, видя, как напрягаются его плечи. Ой, что-то он слишком высокий, и я невольно пячусь на шаг назад от него. Мало ли. Лучше не подходить близко к такому.
— Значит, продолжишь вспоминать адрес в обезьяннике, рядом с обоссаными алкашами и шлюхами. Руки давай сюда.
Кулаки сжимаются сами собой. Он бесит уже меня. Сволочь.
— Ты че, охренел?! Выпусти меня отсюда, мент поганый! Да я…
Набрасываюсь на него, как кошка, напрочь забывая, что я в ментовке и он мент.
На самом деле я не успеваю даже предложение закончить, так как этот майор молниеносно руки мои хватает, за спину заламывает и нагибает меня на столе.
Боже, у него реакция, как у хищника просто! Я даже не успела его пальцем тронуть, как он уже меня поймал.
Я с ужасом ожидаю, что этот мент сейчас начнет меня лапать, как те опера, но Огнев быстро достает наручники и со щелчком металла застегивает их за моей спиной. Больно, грубо, совершенно не церемонясь.
Тяжело дышу и пытаюсь вырваться из его рук, но хватка у Олега Игоревича просто стальная. У меня нет ни одного шанса. Даже крошечного.
Вздрагиваю, когда мужчина, держа меня за предплечье, разворачивает к себе, прожигая жестким взглядом.
— Еще раз посмеешь вякнуть что-то грубое в мой адрес или наброситься на меня, будешь реветь. Горькими и настоящими слезами, лиса.
После этого он выводит меня из допросной и окликает дежурного, чтобы отвел меня обратно в обезьянник.