Он говорит, как будто с облегчением:
– А я обожаю раскладушки! Я полжизни на раскладушке проспал, комната у нас с мамой, понимаешь, крохотная. Раскладушка, раскладушка, друг мой с детства дорогой! – прямо-таки запел он, когда я с грохотом вытащила скрипучую раскладушку, и радостно принялся помогать ее устанавливать. Принесла постельное белье, одеяло, заняла у Антошки подушку.
– Смешной ты… Ну ложись. Спокойной ночи.
Оставила Вениамина с его раскладушкой, постелила у себя и легла.
Он, слышу, поскрипел раскладушкой и затих.
И я лежу тихо, не шевельнусь, замерла. Часы тикают, сердце стучит…
И гробовая тишина в соседней комнате. Бесконечная. Умер он, что ли?
Лежу, лежу – не выдержала, встаю, запахиваю халат и иду к нему.
Смотрю с порога: сидит на незастеленной раскладушке одетый, курит, лицо какое-то смятенное. Увидел меня:
– Тебе тоже не спится?
Совсем нехорошее лицо. Я спрашиваю:
– Тебе плохо?
– Мне прекрасно… Что ты…
Я села напротив него на стул.
– Вениамин…
– Да?
– Тебе плохо? Что-нибудь не так? Скажи!
Он чуть покачивается, обхватив ладонями локти.
– Как тебе сказать… Понимаешь…
– Не понимаю. Ты скажи.
– Все так… Просто никак не осмыслю твое решение… Всю меру нашей общей ответственности. Ты ведь искренний человек и честный, да?
– Веня, ты о чем?
Он раскачивается все сильнее, и раскладушка под ним скрипит. Посмотрел на меня и произнес как-то жалобно:
– Скажи… Ты правда решила?
– Что?
– Вместе… Навсегда…
Я поднялась. Он, словно боясь, что не дослушаю, говорит торопливо:
– Прости. Я действительно должен побыть один, собраться, осмыслить. Так много всего в один вечер. Ты сама сказала: за завтрашнее утро..! Утро ведь вечера мудренее?
Я пожала плечами и ушла.
Легла. Опять долгая тишина. Шорохи. Снова тишина. Кажется, я даже задремала на секунду… И вдруг хлопнула дверь.
Вскакиваю – нет Вениамина. Испарился. И чемодана в прихожей нет, и зимнего пальто.
Стою посреди коридора и уже совершенно ничего не могу понять. Что-то ведь надо понять, совсем простое, а не могу. Голова какая-то дурная, чугунная, ликер в ней, что ли… Сунуть эту дурную голову под душ, и прически не жалко. Кому теперь нужна эта прическа…
Господи! Вот рожа-то глупая в зеркале!
И тут вдруг смех меня забирает, остановиться нет никакой возможности. Хожу по квартире и хохочу.
Валюсь на тахту, набираю Ларискин телефон.