– Эм, ну… – замялась, очарованная таким отношением. Мне одновременно и дико неудобно отказывать ему, ведь я твердо намеревалась вновь пройтись пешком, отстаивая позицию невмешательства в расходную книжку Соколовых; и боязно — ведь Лекс прямым текстом сказал мне не высовываться. Не то, чтобы я собиралась прогнуться под его правила, просто осторожность тоже не помешает.
– Спасибо вам, но, может, я лучше… – закончить не успеваю.
Окно заднего сидения очередной навороченной тачки, не в пример той, что была у мамы, припускается, и оттуда выглядывает максимально недовольное лицо Лекса.
– Ты долго ломаться собираешься? – возмущается парень, которого я абсолютно не ожидала увидеть здесь.
– А…
– Садись и поехали уже, – припечатывает он, наплевав на мои возражения, что находились ещё в зачаточном состоянии. Но они определенно были!
Все слова тут же закончились. Не знаю как он делает это. Одним своим тоном выбивает весь воздух из груди, заставляя подтупливать взгляд и тушить в себе пожар недовольства.
Как будто давая понять, что мое мнение ничего для него не значит.
Сажусь в автомобиль под облегченный вздох Лекса, все ещё пребывая под гипнозом его приказного тона.
Мне до сих непонятно, почему он здесь. Ещё недавно видела, как он покидал лицей в компании своих друзей, с которыми я так и не обмолвилась ни словечком. Видимо, настолько хотел сильно хотел скрыть нашу связь, что боялся бросить даже тень в мою сторону.
Наверное, поэтому я была ошибочно убеждена в том, что Лекс ни за что не согласится делить со мной личный автомобиль. Мне вообще казалось, что он максимально безразлично относится к подачкам отца, как это водится среди золотой молодежи. А тут…
– Только не нужно делать такое лицо, – невольно срывается с моих уст, когда автомобиль трогается с места.
Не знаю, то ли отсутствие чужих взглядов придает мне уверенности или это дешёвая попытка показать, что я тоже чего-то стою.
Лекс удивляется. Всего на секунду, но я успеваю заметить искорки заинтересованности в его безразличном темном взгляде.
Таком затягивающим и беспощадно режущим правдой.
– Какое? – вновь состроив недовольство, вопрошает он. Даже телефон блокирует, убирая в карман.
– Как будто я самое худшее, что есть в твоей идеальной жизни, – поясняю, складывая руки на груди.
Мы сидим буквально в полуметре друг от друга, чуть дальше, чем в классе, но будто ближе. И отчего-то мне кажется, что стены салона давят, отрезая все пути отхода.