- Я попросил тебя как хозяйку. – мягко говорит Адам, стараясь выглядеть естественно перед друзьями. – Хватить раздражаться, мы решили ещё в машине, что не договорили. Позже всё обсудим.
- О чём? – вмешивается Мамай. Антон становится багровым. Лучший друг Грома не скрывает своей неприязни ко мне, он всем своим видом показывает, что мне не место в этом доме рядом с ними. – Ты серьёзно? Братиш, я уйду сейчас. Ты с кем говорить собрался?
- Не вмешивайся, Антош. – пищит Вера, раскидывая лёд по стаканам. И я вспыхиваю. Сама не могу себя узнать. Вера будет тут ещё решать во что вмешиваться, а во что нет?
- Почему нет? – голос срывается. Я так много хочу сказать и Вере, в том числе. – Давайте обсудим на четверых, все же в курсе трагичной истории отношений Евы и Адама? Все принимали участие в ней! Так почему бы не обсудить нам всем вместе? Рассудить, кто прав, а кто нет?
- Действительно не стоит. – ставит меня на место Гром. Адам хмурится и бросает на меня предупреждающие взгляды. Он не любит выяснять отношения при всех. – Нельзя обсуждать личное при всех.
- А это личное, уже давно не личное. – поддерживает меня Мамай. – Ты когда в больнице с огнестрелом кони отбрасывал, Ева вещички собирала и выбирала места в бизнес-классе на Москву. А теперь снова здесь с нами? Зачем? Тебе баб мало? Я Зураба сейчас попрошу, он лучших эскортниц тебе подгонит. Гром, очнись, закрой гештальт и двигай дальше. Эта продажная сука не стоит и мизинца твоего!
Я не реагирую даже на Зураба и эскортниц для Адама, потому что первая часть тирады Мамая производит на меня неизгладимое впечатление. Теряюсь и оседаю на диван, чувствуя себя глупо. В Адама стреляли в день моего выпускного?
Всех отвлекает звон битого стекла, Вера уронила графин с виски. Он разлетелся мелкими осколками по полу, заливая ковёр пряной жидкостью.
- Сука. – выдаю я с придыханием. У меня как будто пазл сложился перед глазами. Всё было так просто и перед носом. Только я не понимала ничего раньше без последнего, не достающего пазла, а теперь вот нащупала. – Ты знала?
Я так оглушена, что не вижу того, как на меня смотрит Гром. С некой надеждой. Даже не слышу, что кричу как сумасшедшая.
Вера опускает дрожащие руки, смотрит сначала на меня, потом на удивлённого Мамая, дураком которого не назовёшь. Выглядит она потерянной, бледнее Грома. Её вид подписывает приговор – виновна.