Никита поднял на неё глаза: зеркальное отражение собственного взгляда, поглотившая внутри пустота. Слабо кивнул, и Сергей тут же вышел, бросив короткий внимательный взгляд на Свету. Едва за ним закрылась дверь, Никита со вздохом откинулся в кресле, с силой сжимая переносицу. Почему при виде её он моментально начинает чувствовать себя виноватым? Ждёт упрёков и заранее сжимается, зная, что их не избежать. Даже сейчас всколыхнувшееся, ожившее сердце тут же застыло, стоило первым словам слететь с губ. Чёрт, как же он устал быть виноватым!
— Когда ты собирался мне сказать? — голос зазвенел, дрожа высокими нотами.
— Позавчера. — Никита открыл глаза и в упор посмотрел на неё. — Я собирался сказать позавчера, но решил, что в этом нет смысла. Не в тот момент.
— Значит, то, что ты снимаешь полномочия, по-твоему, меня не должно волновать? — Света искренне не хотела ругаться. Давно уже себе пообещала, что не будет — бесполезно, пустая трата нервов. Но сейчас, глядя на него, собранного, спокойного, почти равнодушного, кровь прилила к голове, розовой пеленой заволокла глаза.
— Скажи, Свет, только честно, это многое бы изменило в твоём решении? — спина медленно, с хрустом, выпрямилась, дёрнулись мышцы на шее, под кожей волной прошлись желваки.
— Не думаю, что сейчас есть смысл об этом говорить, — упрямо мотнула головой Света.
— Да ну? — Никита тяжело опёрся о стол, поднялся, выдохнул зло: — А мне бы всё же хотелось услышать ответ.
— Не знаю. — Света пожевала губу, невольно опуская взгляд. Обвинять сюда пришла она, тогда почему же он ведёт себя так, будто ни в чём не виноват? Как ему всегда это удаётся: заставить чувствовать себя истеричкой?
— Значит, ты бы не стала просить меня уйти, если бы узнала, что я ухожу с поста, — задумчиво, будто с самим собой, заговорил Никита, медленно обходя стол, но двигаясь не навстречу, вглубь кабинета, к окну. Отвернувшись, он посмотрел город внизу, руки сами собой нырнули в карманы. — А если бы я не ушёл, твоё решение осталось бы неизменным, — добавил тихо.
— Может быть, — спокойно ответила Света, глядя на разворот его плеч, сведённых судорогой напряжения.
— Для тебя это совсем ничего не значит, да? — ещё тише спросил он. — Всё, что я делал эти годы, для тебя не значит ничего, — повторил, медленно поворачиваясь, склоняя голову набок. Тонкая, хрупкая, нежная — ещё утром хотелось ворваться в больницу, стиснуть её в своих руках, сказать, что никуда не уйдёт, потому что не знает, как без неё жить. Сейчас, глядя на упрямо вздёрнутый подбородок и то, как уверенно, с вызовом, она на него смотрит, Никита чувствовал лишь пережеванную в труху усталость, осевшую на губах.