— Эй! — Света вскидывает возмущённый взгляд и едва не упирается носом в его нос. Никита широко улыбается и вдруг целует, сразу глубоко, влажно, притягивая за затылок.
— У него действительно мерзкий вкус, — выдыхает в губы. — Я сварю тебе самый вкусный кофе из всех, что ты когда-нибудь пила. Только позже.
Он подхватывает её со стула, перекидывает через плечо, не обращая внимания на притворно-возмущённые крики, и уверенно идёт в спальню.
— Тебе придётся очень постараться, чтобы я перестала обижаться за испорченный завтрак! — Света надувает губы, раскинувшись на кровати, куда он только что её бросил.
— Хм, — Никита трёт подбородок, окидывая её оценивающим взглядом. — Думаю, я смогу заставить тебя не жалеть о той бурде, которая точно испортит твой желудок.
— Тебе придётся очень постараться, — повторяет она, наблюдая, как он стягивает домашние штаны, и ахает, когда он ложится сверху и глубоко целует.
Кофе действительно мерзкий. Никита не знал, почему они так и не выкинули его, а сейчас, почти двенадцать лет спустя, он действительно был способен убить. Но выливать не хотелось, наоборот, он пил безвкусную, горько пахнущую жидкость, невидящим взглядом смотря в окно. И сам не замечал, как она приобретает лёгкий солоноватый привкус.
3. Третья глава
Света забыла, как может быть тихо в доме. Той пугающей тишиной, когда ты наконец остаёшься наедине со своими мыслями и страхами, и некому забрать их, только и остаётся, что вариться в сомнениях — всё ли сделала правильно? Первый день без Никиты прошёл на удивление… пусто. Она настолько вымоталась за дни, когда думала об их разговоре и его возможной реакции, так накрутила себя, что сейчас пришло блаженное забвение. Казалось — вакуум, в который Света вдруг окунулась, будет окружать вечно. Полное безразличие после слёз, пустота и оглушительная, звенящая тишина, которая бывает первые минуты после взрыва. Когда ещё не успел оценить ущерб и увидеть последствия, и всё ещё лежишь, оглушённый, на земле, не чувствуя тела.
Этот первый день, самый первый из десятков, которые теперь ждали впереди, не запомнился ничем. Света ходила, говорила, слушала, даже что-то ела, вспомнить бы только что. А потом вдруг замирала, уставившись прямо перед собой, застывала посреди разговора, проваливаясь в липкое ничто. Только к вечеру, когда за ней закрылась дверь пустого дома, постепенно начало приходить осознание: он не придёт. Дети по-прежнему были у мамы, но вернутся завтра, и надо будет объяснять, делать вид, что для них ничего не изменилось, врать, зная, что их жизнь тоже теперь станет другой.