Уж больно жадное любопытство читалось в бросаемых на него
взглядах почти всех членов семейства Тробблинсов, собравшихся
вокруг. И негромкий гул разговоров тотчас стихал, стоило остановить
на ком-нибудь взгляд. Как будто все в разных концах стола обсуждали
именно нового судового врача.
А ужин между тем оказался на удивление вкусным – нечто среднее
между домашней кухней и ресторанным шиком. Румяные пирожки
соседствовали на столе с какими-то изысканными закусками. А кок –
круглощекий толстяк в слегка заляпанном жилете – раскрасневшись от
удовольствия, принимал всеобщие комплименты.
Космолетчики в рейсах нередко перебивались стандарт-пайками
глубокой заморозки или сублимированными продуктами и консервами.
Но, похоже, на борту “Пандоры” плохое питание не грозило никому.
Только ожирение.
А вот, кстати…
– Кстати, – начал Андрей, – я обратил внимание, что медицинские
карты членов экипажа и пассажиров велись крайне небрежно и
отрывочно. В некоторых из них не указан даже возраст, – тут его
взгляд остановился на Кло, и та гневно вскинулась, – или вес. Мне
понадобятся полные данные. И да, я бы предложил вместе поработать
над меню, все-таки вес – значимый фактор здоровья экипажа…
В целом, в какой-то момент он даже осознал, что слегка
пережимает, и надо бы потактичнее. Проблема в том, что во всем, что
касалось его профессиональной компетенции, Андрей всегда был
серьезен до занудства, а к пациентам предельно требователен, не
прощая им пренебрежения здоровьем. А все члены экипажа и пассажиры
“Пандоры” официально станут его пациентами, как только будет
подписан договор найма. Пока капитан почему-то все тянул с
документами.
На последних словах врача разом скисли Лиспет и кок. Брови
толстяка, которого Карен называла дядюшкой Генри, съехались к
переносице, поднявшись печальным домиком, а глаза сделались
совершенно несчастными. Особенно когда Лиспет отдернула руку от
пироженки, к которой было потянулась.
А еще, похоже, кок относился к тому типу людей, которые любое
огорчение предпочитают заедать. В его руке в этот момент была чашка
с почти допитым чаем. Ее-то толстяк и поднес к губам, не глядя
надкусил край и с хрустом заработал челюстями.

– Вес… – пробормотал он. – Вес не надо…
– Милый, ты снова ешь посуду, – с упреком произнесла Элис.
Генри недоуменно уставился на чашку в своей руке, потом поднял
виноватый взгляд.