Новая прошивка императора - II - страница 4
[2] Лобанов-Ростовский был сторонником сближения с Англией, а значит, вполне подходил на роль неофициального канала слива сплетен.
Юрка
Жизнь в Москве оказалась не сахар. Юрка пришёл сюда в мае, пришёл не один, а вместе с дружной ватагой родичей, которые каждое лето жили в отходе, с подённой и иной работы. Вот и он, как подрос, увязался за отцом, старшими братьями и дядьями.
Да и год-то был особый — коронация! Новый царь ныне в России и все родичи радовались случаю побывать на празднике, да получить царских подарков. Радовался и Юрка, только обернулось всё страшной бедой. В давке его быстро оттеснило от своих. А затем толпа, словно бы превратилась безжалостного молоха, о котором Юрка слышал несколько раз от деревенского священника.
Тысячеглавое, тысячерукое и тысяченогое чудовище схватило его, стиснуло, сдавило нутро, не давая дышать… И бросило к бревенчатой стене торговой палатки, где шла раздача царских кровавых гостинцев…
Впрочем, это он уже потом про кровавые гостинцы услышал, а в тот момент ему повезло, какой-то крепкий мужик ловко выдернул мальца из удушающих объятий, а другие добрые люди затолкнули Юрку на крышу…
Отец и остальные исчезли, остался лишь дядька Федот из соседнего села, дальний родич матери. В давке он потерял двух сыновей и прихватил Юрку с собой, в горе уходя от ставшего местом жуткой давки царского праздника. Но гибель родных не могла отменить необходимость добывать пропитание себе и зарабатывать на прожитьё оставшихся на селе семей. Остановились они в каком-то месте-казарме — заставленной нарами большой зале-«сороковке»[1], которая была населена такими же крестьянами-отходниками.
Дядька пошёл на фабрику разнорабочим и пристроил племянника рядом. Саднящая душевная тоска по родным никак не проходила, лишь замещаясь на время усталостью от тяжёлой и опасной работы — в первый же день произошёл несчастный случай: молодого парня, всего лишь на три-четыре года старше Юрки, затянуло в приводные ремни, от которых вращались многочисленные станки и сильно переломало.
Повезло, что жив остался!
А ранним утром пятого дня снова всё изменилось, дядька Федот резко проснулся и поднялся на нарах, схватившись за голову и застонав:
— Болит… Пить…
Голос его был пугающе незнаком, но перепуганный Юрка бросился в коридор к баку с питьевой кипячёной водой. Одной кружкой дядька не удовлетворился и медленно, по стенке добрался до уборной, где извёл, наверное, целое ведро, плеща на лицо и обливая голову. А затем он посмотрел невидящим взглядом и спросил: