А затем произошло то, чего никто не
ожидал. Алексей… просто взял и проглотил жемчуг.
У старейшин синхронно отвисли
челюсти.
– Чего?
Осьмой, почтенный старейшина на
стадии Неба, издал звук, больше похожий на мышиный писк, чем на
человеческую речь:
– Нееет…
Даже всегда невозмутимый Ново уронил
свою любимую чашку с чаем. И, не обращая внимания на разлившийся
напиток, продолжил наблюдать.
– Вы только посмотрите, какая
наглость! Он… он просто… взял и…
Осьмой метался по пещере, словно
разъярённый тигр в клетке, будто это был личный оскорбительный
вызов, брошенный прямо в лицо. Неудивительно, что его шаги
оставляли следы на каменном полу. Казалось, сделать уже ничего
нельзя.
Впрочем, как это часто бывает в такие
моменты, приходит гениальная мысль.
– А что если… – Осьмой резко
обернулся к Ново. – Отправь меня туда! Немедленно!
Эта затея была не просто опасной –
она была глупой. И все старейшины это прекрасно понимали.
– Нет. Ни при каких обстоятельствах,
– отрезал Ново. – Ты сам знаешь не хуже меня: в лучшем случае тебя
просто выбросит обратно, в худшем – разорвёт на куски.
Горькая правда. Каждая планета
обладала собственным сознанием, и оно было чрезвычайно
избирательным в том, кого пускать на свою территорию.
Та, где находился Алексей, словно
говорила: «Сильным чужакам тут не место. Малыши? Пусть копошатся в
песке, но остальные – ни-ни».
Почему?
Потому что она знала. Знала, что
появление сильных культиваторов несёт лишь хаос: разграбленные
сокровищницы, выжженные земли, мёртвых обитателей. Как заботливая
мать, она оберегала своих детей, воздвигая непреодолимый барьер для
слишком могущественных «пришельцев».
И что же остаётся им?
Только наблюдать, как величайшая
возможность буквально растворяется в желудке какого-то
мальчишки.
Осьмой тяжело плюхнулся в своё
кресло, которое угрожающе заскрипело под его весом, и
простонал:
– Может, его хотя бы стошнит?
***
Шесть небольших чёрных палаток
окружали костёр, который немного отличался от обычного. Его
топливом была не древесина, а шинсу, благодаря чему пламя пылало
необычным красным светом.
Рядом сидел Триза Гноев, чья
внешность, особенно в сиянии красного огня, казалась ещё более
пугающей.
Глубокие шрамы вместо ушей, безгубый
рот с чёрными зубами, глаза без век, словно выжженные адским
огнём.
Люди способны ценить красоту, но
существует и чувство уродства – и Триза воспринимался именно как
воплощение уродства. При его виде плакали даже взрослые, не говоря
уже о детях.